Проклятие безумной царевны. Елена Арсеньева

руки к груди, как будто боялась, что сердце от волнения выскочит.

      – Ладно, – сказала я Фролке, – ты иди, я сама дальше.

      – Ага, – кивнул он и, покорно повернувшись, пошел было прочь, но я схватила его за рукав грязной рубахи:

      – Погоди, Фролка! Как его фамилия?

      – Чья? – удивился он.

      «Инсарова», – чуть не брякнула я, но вовремя спохватилась:

      – Ну этого, вашего… дяди Сережи.

      – Васильев, – сказал Фролка. – Он эсер.

      Понятное дело, тогда я не знала, что такое эсер, но это было неважно. Эти два слова звучали переборами гитарных струн: эсер Инсаров! Фамилия же Васильев мне не понравилась, показалась слишком мягкой. И про себя, втайне, я еще долго называла моего спасителя Инсаровым.

      Только дома я спохватилась, что газета осталась у него. Ну и ладно. Мама на месте умерла бы, увидев ее у меня. К тому же мне было приятно, что теперь у Инсарова есть моя фотография. То есть не совсем моя, но очень похожая! Посмотрит на эту Анастасию – и, может быть, вспомнит меня.

      Хорошо бы и мне, наконец, вспомнить, хорошо бы и мне, наконец, понять, кто же я такая: Надя или Настя, Ната?! Но не было никого, кто мог бы это объяснить.

      Надо ли говорить, что на другой же день я, вырвавшись из-под присмотра матери, побежала на Пустовую, надеясь встретить Инсарова? Так хотелось снова увидеть ласковое сияние его глаз и его улыбку, снова услышать его чуть хрипловатый голос, который меня так волновал!

      Однако сколько я ни болталась на Пустовой, мне не удалось повидать не только Инсарова, но и других моих вчерашних знакомцев. Я ничуть не боялась встречи с ними: Фролка уже казался мне неплохим мальчишкой, я могла бы с ним подружиться, а Кирюху Инсаров так напугал, что он меня больше не посмеет тронуть. Разумеется, я искала их не для того, чтобы затеять игру в горелки или в чижа: хотела хоть что-нибудь узнать про Инсарова. Например, они могли бы показать мне его дом, и я бы постояла где-нибудь неподалеку, затаившись, поджидая, когда он выйдет… выйдет и посмотрит на меня так, что мне почудится, будто меня согревает светлое пламя.

      Кто знает, может быть, я когда-нибудь все-таки увидела бы Инсарова, однако отец пришел к обеду очень озабоченный и сообщил, что по делам службы должен немедленно уехать в Нижний Новгород. Немедленно! Вечерним поездом в Вятку, оттуда в Нижний.

      – А когда ты вернешься? – спросила я.

      Отец быстро глянул на меня, но тотчас отвел глаза и буркнул:

      – Я не вернусь. Мы уезжаем все вместе.

      Мама испуганно ойкнула, сжала руки, но ничего не сказала. Она повиновалась отцу беспрекословно.

      – Что за ерунда? – воскликнула я дрожащим голосом: ведь если мы уедем, я больше не увижу Инсарова. – Я не хочу никуда уезжать!

      – Не говори с отцом так грубо! – жалобно сказала мама.

      – Это необходимо, Надюша, – строго произнес отец. – И причина нашего отъезда – ты.

      Я только и могла, что с растерянным выражением хлопать глазами, совершенно ничего не понимая.

      – Но при чем здесь Надя? – спросила мать, открывая кладовку и доставая