Корабль дураков. Юрий Горюнов

ах, но так можно и погибнуть по глупости, разрушить мир, а в лучшем случае вечно дрейфовать по жизни, обманывая себя, что делаешь верно, или уже смирившись с действительностью.

      – Можно, но страх перед опасностью объединяет и будем надеяться, что увернемся от опасностей.

      – Впечатление, что курс выбирают по интуиции.

      – Интуиция – это когда отсутствует разум, когда он не вмешивается.

      – Отсутствие разума – глупость.

      – Практически это одно и то же, но интуиция более изящно звучит, вот по изяществу и плывем. А куда вы хотите попасть?

      – Есть у меня мечта.

      – Странный вы. Так и мечтайте. Этого вам никто не запрещает. Мечты ничего не стоят.

      – Наверное, вы правы, это то, не многое, что у меня еще есть на этом корабле, с таким прекрасным названием – «Надежда».

      1

      Белый корабль, рассекал воду, вспенивая ее, разрезая ее так, что волны уходили вдаль, где и гасли. Сам корабль был небольшим, всего в две палубы, и не сверкал особой белизной, какой могут похвастаться круизные лайнеры, на которых совершают прогулки богатые пассажиры с толстыми кошельками. Кое-где по борту были ржавые потеки. Это был самый заурядный корабль, который относился к классу работяг, но был добротным, надежным, хоть на вид и невзрачным. При том некая его странность была в том, что первая палуба была затянута сеткой. Кто ее натянул? Зачем? Возможно, что это мера безопасности: если вдруг кого из пассажиров настигнет морская болезнь, чтобы он в позывах желудка, перегнувшись, случайно не выпал за борт, или для этого была иная причина, не известно, но факт ограничения палубы был на лицо. И вот этот незатейливый корабль в утренние часы бороздил водную гладь.

      Солнце уже поднялось, но было еще не высоко; его косые лучи нежным светом играли на барашках волн, отражаясь и преломляясь, отбрасывая свои блики на борт, или играли в стеклах окон. Лишь легкий шелест расходящихся волн, нарушал тишину, да ветерок, наполненный влагой, проходя сквозь поручни, надстройки, чуть посвистывал. Даже чайки не сопровождали его: то ли он ушел уже далеко от берега, то ли отсутствие людей на палубах, заставило их отстать, бросив свое занятие – выпрашивать кусочки хлеба, которые обычно бросали им эти непонятные существа – люди.

      Корабль мог бы показаться безлюдным, но из трубы витиевато выходил дым, а значит люди, во всяком случае, команда на нем была, иначе, кто приводил его в движение и направлял.

      Палуба недолго оставалась безлюдной; по ней со стороны носа шел, не торопясь, мужчина лет шестидесяти, небольшого роста, лысоватый, худенький. Он с интересом поглядывал на воду сквозь сетку и что-то насвистывал. Немного не дойдя до кормы, он уперся в металлическую дверь, что закрывала проход дальше, но почему-то не удивился, а развернулся и подошел к шезлонгам, что стояли на палубе, опустился в один из них и с наслаждением вытянул ноги.

      То ли так совпало, то ли его видели, когда он проходил вдоль окон кают, но на палубе появилась женщина: выше среднего роста, худощавая, одетая в просторное платье. Дойдя, до сидящего мужчины, она окинула его взглядом и спросила:

      – Не возражаете, если я присяду рядом?

      Он повел рукой, показывая, что не возражает. Женщина села в шезлонг и посмотрев вдаль, произнесла:

      – Одиноко, – было не понятно, то ли спрашивала, то ли говорила она про себя.

      – Я не устаю от одиночества, – ответил мужчина, – мне оно не в тягость, хотя не против приятной беседы дающей пищу для ума.

      – Проголодались?

      – Пока нет, но иное мнение бывает на пользу.

      – Пытаетесь найти новые ощущения от поездки?

      – Нет, просто так наслаждаюсь видом. Я думаю, что на этом корабле все мы отчасти случайные пассажиры.

      – Случайность, не предусмотренная нами…Поездка только началась, и не известно, как много у нас здесь попутчиков.

      – Время покажет.

      – Жалею, что не захватила сейчас с собой мольберт.

      – Вы художница? – поинтересовался он.

      – Хочется про себя так думать.

      – Что мешает?

      – Я сама, вернее моя бездарность, и вероятнее всего я могу отнести себя не к художникам, а к малярам; художник должен выставляться в галереях, на него есть спрос.

      – А что иначе нельзя?

      Она кивнула головой: – Когда нет большого признания, которого хочется, а видишь, что его нет, то начинаешь заниматься самообманом, что все впереди. А впереди неизвестность, да и зарабатывать надо.

      – Признания хочется всем, – изрек он философски. – Не покупают?

      – Так покупают иногда, иначе давно бросила бы это занятие.

      – А вы не пробовали писать для себя? Свои образы, что рождаются в голове? Может быть, это будет так ярко, что обратят внимание.

      – Зачем? Картина должна нравиться не только мне. Она должна нравиться и тем, кто вообще ничего не понимает в живописи.

      Мужчина в знак согласия, чуть кивнул головой: –