Перст указующий. Йен Пирс

ею кабак совсем не походил на просторную, изящно убранную кофейню, которую содержали Тильярды, или хотя бы на постоялый двор, какие теперь строились на трактах для путешествующих в каретах; нет, в этом приюте черни единственным достоинством был топящийся очаг. Хозяйничала там старуха, продававшая сваренный ею эль местным жителям, которые заходили погреться. Я был там один, и зальцу эту, совершенно очевидно, благородные люди своим присутствием никогда не украшали. Когда я открыл дверь и вошел, на меня поглядели с любопытством, в котором не было ничего дружеского. Тем не менее я сел у очага и подождал.

      Сара пришла несколько минут спустя и поздоровалась со старой каргой, как с доброй знакомой, – в отличие от меня встретили ее приветливо.

      – Она следовала за войсками, – сказала Сара.

      Видимо, это считалось достаточным объяснением, и я не стал расспрашивать.

      – Как ты? – осведомился я, ибо мне важно было узнать о воздействии переливания не только на получающего кровь, но и на дающего ее.

      – Я все время устаю, – сказала она. – Но это более чем искупается тем, что моей матери стало лучше.

      – Она беспокоится о тебе, – ответил я. – Это ей вредно. При ней ты должна быть веселой и бодрой.

      – Я стараюсь, – сказала она. – Хотя иногда это нелегко. Ваша и доктора Лоуэра щедрость явилась величайшим благом.

      – У тебя есть работа?

      – Кое-какая. Почти каждый день я снова прислуживаю в доме Вудов, а вечерами мне иногда дает работу перчаточник. Я хорошо шью, да только сшивать кожу очень нелегко.

      – Почему ты так расстроилась из-за доктора Грова?

      И тут же я заметил, как насторожилось ее лицо, и испугался, что опять стану жертвой одной из ее вспышек. А потому предупреждающе поднял руку.

      – Будь добра, не считай мои намерения дурными. У меня есть основание для этого вопроса. Должен сказать тебе, что его смерть вызвала некоторую озабоченность, и говорят, что тебя видели в колледже в тот вечер.

      Она все еще смотрела на меня каменным взглядом, а потому я продолжал, немного недоумевая, почему я так утруждаюсь:

      – Вполне может быть, что тебе задаст эти вопросы кто-нибудь другой.

      – Но почему озабоченность? О чем вы?

      – О том, что возникло большое сомнение, не был ли он отравлен.

      При моих словах она побледнела, опустила глаза, на мгновение задумавшись, а потом недоуменно уставилась на меня.

      – А это так?

      – Насколько я понял, он недавно отказал тебе в месте?

      – Да, и без всякой разумной причины.

      – И ты была на него зла?

      – Да, и очень. Само собой. А кто бы не озлился? Я работала на него усердно и хорошо, и меня не в чем было упрекнуть.

      – И ты пришла к нему в кофейню? Зачем?

      – Я думала, что у него достанет сердца помочь моей матери. Я хотела занять у него денег. – Она гневно посмотрела на меня, словно отвергая и жалость, и порицание.

      – И он тебе отказал?

      – Вы ведь сами видели.

      – Ты приходила к нему