Крах черных гномов. Ростислав Самбук

знаю, не знаю… Возможно, эти слухи и ничего не стоят. Но Шрикель неохотно вспоминает свою молодость. Я как-то попробовал было расспросить его о Риге, так он отмолчался.

      – Очевидно, все это пустое, – возразил Кремер. – На такую должность, как у него, людей с темным прошлым не допускают.

      – Я ничего не могу доказать, – ответил со злостью Рехан, – и повторяю то, что слышал… – и даже покраснел.

      Кремер удивленно взглянул на Рехана и все понял: Руди завидует Шрикелю. Завидует, потому что Шрикель отодвинул его на второй план, занял место, на которое рассчитывал Руди. Что ж, на этом можно сыграть.

      – Дай бог, чтобы ваши предположения оказались небезосновательными, – произнес как можно бодрее. Хитро взглянул на Рехана и прибавил: – Тогда мы скоро прочитаем отходную молитву гауптштурмфюреру Шрикелю. Не знаю, как вы, а я сделаю это с удовольствием. – Подозвал официанта: – Счет…

      Рехан потянулся за кошельком. Карл остановил его решительным жестом:

      – Сегодня плачу я. В честь нашей встречи.

* * *

      Домик Ульмана стоял на пригорке, с которого открывался почти весь поселок: прямые улицы и крыши, крыши между клочками садов и огородов.

      Домишки в поселке большей частью стандартные, из дешевых блоков. Кое-где пристроены у крыльца стеклянные веранды – летом в них приятно спать: все же воздух посвежее, и садик вокруг…

      Когда-то Ульман тоже мечтал о веранде, но никак не мог собрать денег. Сроки строительства все откладывались, а потом началась война.

      Сегодня Ульман шел в ночную смену – день выдался свободный, и старик принялся окапывать на зиму деревья. Не торопился: не сад, а смех один – шестнадцать яблонь и груш…

      Вгоняя лопату в мягкую землю, Ульман тихонько мурлыкал песенку, которую любила напевать в кухне Марта. Вот бы удивились товарищи, услышав, как, всегда молчаливый и хмурый, Фридрих распелся. Трудно поверить: старый ворчун – и сентиментальная песенка. Но лопата так легко врезается в землю, а утро такое прозрачное, и песенка такая мелодичная… Ульман даже чертыхнулся: проклятый мотивчик, привязался – не отцепится…

      Старик присел на скамью под грушей, достал сигарету, аккуратно разломил на две части и закурил.

      Кажется, все успокоилось. Гестаповские шпики уже не маячат возле диспетчерской, у проходной и в депо. Все-таки грубо работает гестапо: агентов узнавали даже рабочие, не имеющие никакого отношения к организации. Одного, пришедшего в депо под личиной монтера, «случайно» так прижали к стене вагонеткой, что еле отдышался. Еще и посмеялись – надо знать технику безопасности и не лезть, куда не следует.

      Ульман легко вздохнул и вновь замурлыкал – опять тот же мотивчик… Взял топор и стал поправлять забор возле калитки. Давно пора было обновить его – доски потрескались, покрылись лишайником, – где возьмешь лес? Но в конце концов дело не в ремонте – просто захотелось побаловаться звонким и сподручным топором: хотя уже за шестьдесят и голова седая, но руки еще сильные, так и играют…

      Поработав несколько минут, Ульман воткнул топор