Культурология. Дайджест №3 / 2016. Ирина Галинская

абсолютно зарегулированный порядок жизни, превращающий «город Солнца» в казарменный барак, несовместим с представлением о блаженной жизни; атмосфера насилия и принуждения, царящая в подобном общежитии, превращает его насельников в обезличенных особей, лишая личность ее главного достоинства и дара – свободы, пожалованной Богом.

      Итак, будучи религиозной в качестве мечты, утопия антирелигиозна в своем воплощении, поскольку замыслила переделать природу человека и перелицевать мир «по новому штату». Но этот мир придуман не нами, и он сопротивляется дерзкому, вызывающему самосмышлению, приводя при его осуществлении, как поведал нам Шигалев, к обратному эффекту, где на месте райских кущей возникают адские застенки.

      Понятно, почему эта бесчеловечная модель нежизнеспособна, деградирует и в конце концов кончается распадом.

      Но какое это имеет отношение к нашему общественному устройству – демократическому, социальному государству (уже пережившему, к тому же, длительный этап коммунистического режима) и, главное, отменяющему всякую идеологию вообще, – т.е. государству, являющему собой крайнюю противоположность четкой идеологически заорганизованной утопии?

      Дело в том, что у нашего государственного функционирования есть интересная особенность, которая предельно усиливает этот контраст: всеохватную организационную идею здесь заменяет отсутствие всякого единого целеполагания, или просто генерального маршрута, хотя бы в виде модной ныне «дорожной карты». Вместо этого мы наблюдаем здесь целую вереницу сменяющих друг друга приоритетных лозунгов выхода из кризиса, в частности нынешнего. В 80‐е годы таковыми были ускорение, новое мышление, перестройка. С нулевых: модернизация, новая модель роста, инновация, стабилизация, прорыв в технологиях, опережение, дорогу малому бизнесу, консолидация, актуализация, наконец сегодня – не кошмарить страну, а ею гордиться, патриотизм!

      Оказывается, как убеждает нас практика, что полное отсутствие социогосударственной, структурной идеологии, распадение ее на дискретные эпизоды тоже не плодотворный путь развития, а средство застоя и деструкции, как и в случае утопии.

      И учит это нас все тому же. Если крушение терпит гордыня человека, задумавшая переделать сотворенный мир, то плохо осознаваемый, неопределившийся политэкономический курс тоже противоречит созданному мировому распорядку, ибо в нем человеку, этому «венцу творенья», была вручена роль не безотчетного властителя, а разумного хозяина и распорядителя: чтобы возделывать землю свою и хранить ее; «Изыдет человек на дело свое, и на делание свое до вечера».

      Для России, страны цивилизованного (пусть уже и постхристианского) мира, есть один апробированный путь – либерального консерватизма, хоть в форме республики, хоть в форме конституционной монархии, не сулящий райского блаженства, но и ограждающий от адского круговращения.

      Россия назвалась таким государством, чтущим закон и достоинство человека, остается осознать, как к нему последовательно двигаться.

      Философия Зигмунда Фрейда