переживаемой в известной обстановке. Но только в «комнате Пушкина» перед нами проходят и все страдания его, прерываемые минутами облегчения, и его последние слова и желания. И притом, как весь Жуковский отразился здесь: «Но что выражалось на его (Пушкина) лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и не покой! Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! нет! какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: “Что видишь, друг?..” В эту минуту, можно сказать, я увидел лицо самой смерти, божественно тайное; лицо смерти без покрывала. Какую печать наложила она! И как удивительно высказала на нем и свою, и его тайну!»
97 – Описания Жуковским случаев привидений своих и чужих (в «Очерках Швеции»
98 и «Нечто о Привидениях»
99) – шедевры подобных рассказов; здесь – его царство: балладник Жуковский не был «реалистом». «Три сестры» и «Взгляд на землю с неба» – превосходные стихотворения в прозе Жуковского (темою первого служит вечность, второго – страдание). Несколько статей, обнаруживающих проницательность критического чутья Жуковского, значительны также и тем, что в них Жуковский, не удовлетворяясь просто рассмотрением единичных литературных явлений, неизменно подводит их под общее понимание данного рода литературы. Таким образом, мы имеем, например, тонкие суждения Жуковского о басне аллегорической и художественной, о переводчестве как виде творчества (изложено раньше) и пр. «Главная и существенная польза критики», по справедливому мнению Жуковского, «состоит в распространении вкуса, и в этом отношении она есть одна из важнейших отраслей изящной словесности, прибавлю, и философии моральной»
100. Самый же вкус «всегда основывается на чувстве и только управляем бывает рассудком». «Критика, распространяя истинные понятия вкуса, образует в то же время и самое моральное чувство»
101. Мысль об эстетическом воспитании человека не была вообще чуждою Жуковскому. Язык прозы Жуковского обращает внимание своею чистотою и музыкальностью. Можно сказать, что эта проза, полная внутреннего ритма, льется как ритмические строки его ямбов, гекзаметра или, например, короткого двухстопного стиха без рифм, а эти нерифмованные стихи льются с неменьшею свободой, чем те его строфы, которые обнаруживают исключительное обладание всеми элементами стиха. Разнообразие и изысканность стихотворных размеров Жуковского к концу его литературной деятельности сменяются, напротив, однотонностью их. Но так ценимой им «музыке слов» Жуковский не изменил, и это обнаруживается, кроме его собственной прозы, еще и на таких фактах его поэтической деятельности, как многочисленные переводы – переложения стихами произведений, написанных в оригинале прозой.
Центральным
