Литературоведческий журнал №41 / 2017. Коллектив авторов

4.

      И далее Ахматова делает вывод, «снимающий» раздражение Вяземского и Леонтьева. Она говорит, что Толстой был «полубог» и творил мир по своему образу и подобию («из себя и через себя»). Это – совершенно верно. Но Толстой, разумеется, не случайно не коснулся Пушкина и пушкинского в творимом им мифе. Ведь Александр Сергеевич сам по себе стал мифом – пушкинским; он мог быть только смысловым центром мифа и потому в «1812 год» не укладывался. Там центральное место было уже занято…

* * *

      Это – поучительная история. В самом глубоком и широком контексте, который во многом образует тема «Русская Революция как порождение Русской Литературы», нельзя судить Толстого (и Пушкина, Гоголя, Достоевского и т.д.) как литераторов. Он действительно был «полубог», творец новой реальности (условно – мифа). Причем эта реальность, в свою очередь, порождала новые смыслы, новые типы личности («модальные», по терминологии социопсихологов5), новое восприятие жизни. Настоящее толстовство – это не то, что под этим названием вошло в мир. Толстовство есть совокупность, целостность и цельность созданных им мифов (помимо «1812 года» были и другие). И это толстовство является важнейшей движущей силой русской истории. Силой, повторю, смыслообразующей и преобразующей социоисторическую, социо-психическую и личностную «материи».

      Иной тип мифотворчества и мифотворца представляет собой Н.М. Карамзин6. Это «пророк», обращенный в прошлое, нередко далекое. Он «предсказывает» то, что было. И его предсказания сбываются. Для всякого русского русская история – карамзинская. Даже если мы не читали Карамзина, даже если мы читали современных исследователей, опровергающих Николая Михайловича. Какое нам до этого дело! Карамзинский миф по поводу России и ее истории столь же конститутивен для русского сознания, как «дураки», «дороги», «зима, Барклай иль русский бог», «татаро-монгольское иго», «Петр», «Минин и Пожарский», «за державу обидно» и т.д. Его ретроспективное пророчество и мифология легли в основу «Русского Дома», в котором, несмотря ни на что мы и поныне обитаем. Его опасения по поводу радикальных преобразований в России XIX в. полностью сбылись в ХХ в.

      Ф.М. Достоевский – это мифотворчество по поводу будущего. «Бесами» и «Карамазовыми» он просто «запланировал» русскую революцию. Это – общее место, это признали все. Порою кажется, что персонажи Семнадцатого года были порождением его воображения. Вплоть до физического сходства, до ситуативных повторов… Ну а тема отцеубийства, отцовства вообще, артикулированная Федором Михайловичем и одновременно проходящая через его собственную жизнь. Учеба в Инженерном училище, расположенном в Михайловском замке, где все вопиет (летом даже канавка, ведущая к большой воде, кажется, наполнена кровью; понятно – это живущие в ней йодистые растения; но – символично) об убийстве отца с ведома детей (Павел – Александр, Константин), убийство отца (врача М. Достоевского) будущего писателя (крестьяне-дети

5

В 60-е годы ХХ в. американцы Алекс Инкельс и Дэниэл Левинсон разработали концепцию «модальной личности». Точнее – «модальных личностей». Национальный характер любого народа проявляет себя в пяти-шести разновидностях «модальной личности».

6

Подробнее о нем я писал в статье «Уроки Карамзина». См.: Труды Отделения историко-филологических наук. – М.: Наука, 2017. – С. 24–43.