Не поле перейти. Сергей Алексеев

и собралась было в погреб сала принести, но в это время в избу зашла немка Кристина Шнар, сухопарая пожилая женщина.

      – Трастфуйте, – старательно проговорила она, окидывая взглядом избу.

      У Сашки испарина выступила на лбу. Он отвернулся и стал смотреть на Марейку. Марейка чистила колбу для братца.

      – У тебя секот-тна прастник, – продолжала Кристина, обращаясь к хозяйке. – Сын фернулся.

      – Праздник, праздник! – засмеялась Великоречаниха. – И не выскажешь, праздник-то какой!

      Еще ночью мать рассказала ему, что зимой сорок второго в Чарочку приехали волжские немцы. Селиться им было некуда, а деревенские брали их к себе неохотно. Две семьи поместили в конюховке, три – в пустующем колхозном амбаре, а четыре семьи все-таки взяли на постой жители. Великоречаниха нашла своих квартирантов возле сельсоветского крыльца. Шнары сидели на чемоданах и тюках, не зная, куда податься. Пальтишки легонькие, городские, на ногах – ботинки. Раз прошла мимо – сидят, другой раз – сидят. Пожалела, увела в избу: тепла от печки не убудет. Все равно, двоих греть или пятерых. Зиму прожили, а летом кузню отремонтировали, вычистили, побелили – не узнаешь, и переселились. Сам Шнар с ледоходом на сплав ушел, и дома оставались Кристина с дочерью Анной-Марией.

      – Яйки нимм, вос-зми, – сказала Кристина и протянула узелок с яйцами. – Кароший яйки, сфежий.

      – Ой, не надо, не надо! – замахала руками Великоречаниха. – У самих, поди, нету.

      – Бери-бери, – настаивала Кристина. – Мы имеем, курочка дает.

      – Ну, спасибо тебе, от спасибо. – Мать приняла узелок. – А вы приходите к нам. Я драников вот нажарила.

      Однако Кристина отказалась, сославшись на дела, и торопливо вышла. Сашка дождался, когда за постоялицей захлопнется сеночная дверь, и повернулся к матери.

      – Зачем взяла от нее? – глухо спросил он.

      – А что? – перепугалась Великоречаниха.

      – Обошлись бы и так, без ихних яиц.

      – От беда-то, беда, – вздохнула мать. – Я и в ум не взяла… Да они люди хорошие. Работящие. Ты, Шура, привыкай помаленьку. Ведь соседями живем-то. Они за войну тоже намытарились… Всем досталась эта война.

      – Мы с ихней Анькой в одной бригаде пашем, – сказала Марейка. – Девка она здоровая, коренником ходит! Не зря у нее два имя сразу.

      И засмеялась. Сашка промолчал. Надо привыкать, коли живой пришел. Ко всему надо привыкать заново: к людям, к кузнечному делу и даже к немцам…

      Мать побила яйца в сковороду, развела их молоком, накрошила сала – яишня получилась как довоенная.

      – Эх, а выпить-то у нас и нету! – вдруг пожалела Великоречаниха. – Марейка! Сбегай-ка к бабушке Марье, может, у ней самогонка осталась. Она на Победу-то гнала.

      – Не надо самогонки, – остановил сын. – Я ж не с фронта пришел… Не надо, мать.

      – Ай ладно! – согласилась Великоречаниха. – И так как-нибудь. Ну, садись, Шура, на отцово место теперь садись!.. Господи, чудо-то какое…

      Она заплакала и засмеялась одновременно, вытирая лицо