Когда тают льды. Песнь о Сибранде. Ольга Олеговна Погожева

верный своей привычке, промолчал, позволяя брату высказываться за двоих; и тихое «да» один только я услышал. Поцеловав первенцев поочерёдно, с трудом поднялся на ноги – хоть и не в доспехе возвращался, а нести собственный вес, да ещё и артефакт в придачу, оказалось тяжело – взял Ветра под уздцы, отвёл в конюшню и сбросил походные мешки с верного коня. Сыновья крутились рядом, но я реагировал на их восторженные замечания и бесконечные вопросы медленно: сказывалась усталость. Слабая мечта о тёплом очаге и мягкой постели, впрочем, разбилась вдребезги, как только я переступил порог своего дома.

      – Наконец-то! – гаркнула свояченица, не оборачиваясь от стола. – Повернул подковы в родное стойло! Я уж думала, насовсем меня с потомством покинул!

      Илиан, с понурым видом полоскавший утварь в тазе с водой, вскинул голову, ахнул и бросился ко мне, на ходу смахнув со скамьи чугунок с вареными овощами. Добрый металл выдержал удар, но крупные картофелины покатились по полу, а Октавия, услышав стук, подавилась сквозь зубы невнятным словцом, от чего сидевший тут же на столешнице Олан вздрогнул и разрыдался.

      Я оглядел мгновенно воцарившийся в доме хаос, бросил у порога походные мешки и шагнул вперёд.

      – Собери всё, – негромко наказал побледневшему Илиану, в глазах которого тоже стояли слёзы, – да сполосни в воде, сейчас ужинать будем.

      Притянул сына к себе, поцеловал в высокий, умный лоб. Мальчишка потянулся ко мне жадно, истово – соскучился по родительской ласке, одиноким чувствовал себя в собственной семье. Старшие-то братья всё вместе держались, а от младшего компании никакой, так что среднему приходилось чаще играть самому. В деревне тоже привечали больше крепких и бойких детей, а таких, как Илиан, худых да любопытных, обыкновенно гнали прочь, искать счастья в другом месте. В кого уродился мой средний сын, я не знал, но прекрасно понимал, что он совершенно другого теста, нежели первенцы. Нуждался в ласке да внимании, вот только не мог я, не находил времени их оказать…

      Илиан бросился на пол, ползать да собирать рассыпавшиеся овощи; старшие братья без указаний последовали примеру, быстро отыскивая закатившиеся картофелины и бросая их обратно в чугунок. Октавия раздражённо ставила на стол тарелки, не произнося более ни слова, и я как никто другой понимал её в этот миг. Сам провёл целый год в усталости, криках и раздражении; знаю, чего ожидать от собственных детей. И как после этого Тёмный под руку подбивает или за язык тянет – тоже помню…

      – Тихо, тихо, – попросил, протягивая руки к Олану. – Я здесь…

            Младенец продолжал орать и вырываться, мотал головой из стороны в сторону, молотил меня слабыми ручками; задыхаясь от рыданий, втягивал в себя воздух через силу, со свистом. Я молча прошёл с ним в угол, на груду сброшенных шкур, уселся там, баюкая на руках истошно вопящего сына. К тому времени, как мои домочадцы расставили на столе посуду и снедь, я успокоил Олана достаточно, чтобы сын позволил мне обнять себя и шептать на ухо всякие глупости. Младенец слушал и улыбался. Понимал