Наследник из Сиама. Лариса Соболева

сущности, профессия Артема исключает жалостливость, потому что никогда он не бывает уверен, кто именно стоит перед ним: ангел во плоти или дьявольское отродье. На то он и фанат своего дела, профессионал с большой буквы и ее муж – второй по счету, но других больше не будет. София громко поцеловала свои пальцы и приложила их к щеке Артема, он мгновенно перехватил ее руку, в ответ поцеловал пальцы и отпустил. Реакция у него, конечно, на уровне скорости света.

      – Слушай, Артем, ты не заметил… наш Вовка какой-то не такой.

      – В смысле? Что значит – не такой?

      – Не знаю, как объяснить… Глаза у него грустные.

      – Не-а, не заметил. Не переживай, если у него что-то не так, я первый узнаю. Ты голодная, давай заедем по дороге и поедим? – предложил Артем.

      – Я два банана съела, а вот ты наверняка голоден как волк.

      – Ну, я-то потерплю, мама там наготовила на полк.

      – И я потерплю. Короче, шеф, гони в деревню.

      Устроившись поудобней – полулежа, но чтобы ветер попадал в лицо, София вернулась…

К своему роману

      – Ваше сиятельство… – сладко закурлыкал Зыбин, извергая белые паровые клубы, будто Змей Горыныч, к счастью, не огненные.

      – Добрый день, Виссарион Фомич, – бросила Марго, обойдя его и остановившись в двух шагах от проруби. В данную минуту ее занимал не начальник следственных дел, а страшное зрелище. – Что это тут у вас? Боже мой… Женщина… вмерзла в прорубь… В ее спине нож!

      – Мы как раз собирались извлекать даму, – сказал Кирсанов.

      Он не предложил Марго отойти в сторонку (или вернуться в экипаж) – лишь бы не смотреть на извлечение несчастной из проруби, от этого дамы умереть могут, а не только в обморок упасть. Нет, Кирсанов знал графиню, у которой не было привычки экзальтированно заламывать руки и падать в глупые обмороки, он указал ее сиятельству на одну деталь, вторично присев на корточки возле трупа:

      – Взгляните, ваше сиятельство, на ребре ладони у нее шрам.

      Графиня тоже присела – ей было глубоко безразлично, что ее поведение слишком вольно. Вынув руку в лайковой перчатке из меховой муфты, она провела указательным пальцем по воздуху вдоль ребра ладони мертвой дамы от мизинца до запястья, одновременно произнеся:

      – Какой ровный разрез… аккуратный… тонкий… ни одного изгиба…

      – Совершенно верно вы заметили, – сказал Кирсанов. – Она поранилась весьма острым предметом с тончайшим лезвием. Однако рану получила давно. Очень давно. Не два, не пять и не десять лет назад, а значительно больше.

      Он выпрямился и протянул руку Марго.

      – Неужели? – поднялась и она, опираясь на его руку.

      Разумеется, в ранах, особенно давнишних, графиня ничего не понимала, Кирсанов посчитал своим долгом просветить светскую даму:

      – Раны, нанесенные тонко заточенными предметами, например бритвой, заживают долго, шрамы остаются на всю жизнь. Но в данном случае…

      Почему-то он не закончил мысль, и Марго,