Чужая Маша. Лилия Викторовна Тимофеева

Ленька не устоял. Правда, жевал молча, злобно поглядывая на меня одним глазом. После ужина сразу отправился в спальню и вскоре захрапел под колыбельную спортивного комментатора. Я зорким орлом огляделась в поисках мобильника мужа. Телефон Ленька оставил на кухонном столе. Он знал, что я никогда не сую туда нос. Да и о подслушанном разговоре ему было неведомо. Последний абонент, которому звонил благоверный, был записан как "Рыбка". Увидь я этот контакт несколько часов назад, не заподозрила бы ничего криминального. Ленька –заядлый рыбак. Может, так номер специализированного магазина записал. Или пивбара. Но сейчас меня терзали мутные догадки и подозрения. Я не стала отправлять контакт, чтобы не оставлять улик. Просто переписала номер. И отправилась спать. Но уснуть не могла до самого утра. "Нехороша Маша да наша"… Слова, словно заевший ролик, проносились в моей голове вновь и вновь. Было больно, грустно и страшно…

      Утром Ленька, несмотря на субботу, отправился на работу. Народ в выходные шкафы-купе охотнее устанавливает. Правый глаз благоверного совсем затек и перекосился. Я даже распереживалась, спросила:

      – Лень, как ты с таким глазом: вдруг шкаф набекрень установишь?

      – Это у тебя мозги набекрень, Маша, – огрызнулся любимый и вышел, громко хлопнув дверью.

      Я вздохнула. Вчера планировала затеять пироги. Но почему-то кормить хама и изменника расхотелось. Собралась и отправилась к Милке.

      Подруга, еще заспанная, открыла дверь:

      – Ты чего, Машка, ни свет ни заря притопала? Что-то важное?

      – Важное. Жаловаться на судьбу буду. Подставляй жилетку.

      – Валяй, – кивнула подруга. – Только ничего, если я, пока ты рыдаешь, бутер схомякаю? Ты будешь? С сыром и колбасой.

      – Буду! – сказала я.

      Милка усмехнулась:

      – А сможешь одновременно бутик хомячить и слезы лить?

      – Смогу! – уверено ответила я. – Чем я хуже Юлия Цезаря?

      – Цезарь, между прочим, умел одновременно читать книжку, вести беседу и писать указы и законы, причем сразу обеими руками.

      – Тоже мне удивил, – фыркнула я. – Это он в декрете не был. Да любая мамочка не три, а тридцать дела сразу делает.

      – Права ты, Машка, – согласилась Милка. – Цезарь этот на раз два декретнице или многодетной мамочке проиграет. Ну, давай, плачь.

      Вот с Милкой всегда так – легко весло, любые проблемы кажутся незначительными. Реветь мне расхотелось. Я спокойно дожевала бутерброд и рассказала все.

      – Вот беда-то! Жалко как… – всплеснула руками подруга.

      – Меня?

      – Нет.

      – Леньку, что ли?

      – Еще чего. Торшер ваш жалко. Он мне так нравился…

      Я не знала, что лучше: разозлиться или обидеться. Но заметила в глазищах Милки смешинки и догадалась: подруга специально не акцентирует внимание на проблеме, хочет меня отвлечь. И она права. Метод подействовал. Я медленно, но верно возвращалась к жизни. Спросила:

      – Мил, а если серьезно, что мне делать-то?

      – Я