В самое сердце. Татьяна Полякова

на Карибы.

      – С чего вдруг?

      – Я же вижу, что с тобой происходит. Ты не можешь смириться с его смертью.

      – А ты можешь? – спросила я. Против моей воли получилось враждебно.

      – Пытаюсь, – ответил Димка. – Получается так себе. Чем скорее мы поймем…

      Он замолчал, махнув рукой.

      – Карибы вряд ли помогут, – сказала я.

      – Действительно, все проще, и дело вовсе не в Карибах, а во мне. Ты не хочешь ехать со мной. Я прав?

      – Нет. Не прав. Я готова отправиться с тобой на край света. Ты мой друг. Человек, которого я очень уважаю. И перед которым чувствую вину.

      – Потому что не любишь меня?

      – Потому что Джокер прав: это был неверный выбор.

      – Вот как? А я-то сдуру решил, теперь мы могли бы… По крайней мере, могли бы попытаться…

      Он смотрел исподлобья, я чувствовала его обиду, а еще злость и ответила как можно мягче:

      – Не стоит повторять ошибки.

      – Очень мило, – хмыкнул он. – Чувствовать себя чьей-то ошибкой…

      На счастье, в кабинет вернулся Вадим, посмотрел на нас и сказал со смешком:

      – Выясняете отношения? Я бы на вашем месте поторопился в столовую. Старушенция сильно гневается, когда мы опаздываем. А злить ее я бы воздержался. Иначе кто ж нас кормить будет?

      Я поспешно покинула комнату, с удовлетворением отметив, что Димка идет следом. Еще недавно мы были любовниками. Правда, быстро поняли, что сваляли дурака. Причем поняли оба. Так что странно, какого лешего он ведет себя точно брошенный Ромео.

      Бронзовая люстра с плафонами из хрусталя освещала столовую, большую комнату с антикварной мебелью и картинами в тяжелых рамах. Еще одна загадка Бергмана – источник его благосостояния. У нас заоблачные гонорары, но их явно недостаточно, чтобы жить с таким размахом. Особняк в центре города прозвали Домом с чертями из-за горгулий на крыше, его Максимильян приобрел несколько лет назад. На первом этаже – букинистический магазин с очень редкими книгами и разными диковинами, вроде астролябий и макетов парусников, которым лет по сто. Книги были страстью Бергмана, особенно те, где речь шла о карточных колодах. Мне кажется, Максимильян знал о них все. По завещанию особняк теперь принадлежит мне, и это здорово тяготит. Магазин, стараниями Василия Кузьмича, его единственного сотрудника, продолжал работать, словно ничего не произошло, но я-то знала: вряд ли это продлится особенно долго. В конце концов придется что-то решать и с домом, и со всем наследством Бергмана. При одной мысли об этом мне становилось так тошно, что хотелось бежать куда глаза глядят.

      Мы устроились за столом, каждый на своем месте. Кресло Бергмана и здесь оставалось нетронутым, и возникало чувство, что он незримо присутствует рядом. Может, так и было. С Бергманом ничего нельзя знать наверняка.

      Лионелла бесшумно двигалась вдоль стола, разнося тарелки. Сама она за стол вместе с нами никогда не садилась, Бергмана называла хозяином и, кажется, работала у него очень долго, но и тут наверняка не скажешь. Жизнь Максимильяна