Литературоведческий журнал №34 / 2014. Коллектив авторов

Бейль; он только еще дальше продляет реальность в определенном направлении. У Бальзака это фантастический элемент другого рода: это не расширение реальности, а некая атмосфера, наброшенная на реальный мир непосредственно рукой творца»74. Заметим, что и элиотовские «фантасмагории» в той же «Бесплодной земле» также всегда являются «продолжением», «расширением» конкретной окружаюшей реальности, хорошо знакомой автору и читателю. Например, эпизод на Лондонском мосту, где толпа клерков, спешащих на работу по реально существующему маршруту (Кинг-Уильям-стрит, церковь Сент-Мери Вулнот – все это непосредственно окрестности Ллойд-банка, в котором служил Элиот, существующие по сей день), трансформируется в сонм дантовских душ «ничтожных» у врат Ада, а сам мост является эзотерическим символическим переходом от жизни к смерти: «Призрачный город, // Толпы в буром тумане зимней зари, // Лондонский мост на веку повидал столь многих, // Я и не думал, что смерть унесла столь многих. // В воздухе выдохи, краткие, редкие, // Каждый под ноги смотрит, спешит // В гору и вниз по Кинг-Уильям-стрит // Туда, где Сент-Мери Вулнот часы отбивает // С мертвым звуком на девятом ударе»75.

      В элиотовской литературной критике Достоевский всегда рассматривается в контекcте западноевропейской литературы. В «Лондонском письме», опубликованном в августе 1922 г. в нью-йоркском журнале «Дайал» (серия из восьми «писем», повествующих о культурной жизни Великобритании), творчество Достоевского представлено как органичная составляющая современного литературного английского ландшафта. Обозначая несколько типов современного британского романа, Элиот, в том числе, выделяет «достоевский вид романа» («Dostoevsky type of novel»): «Все романисты представляют собой опасные модели для своих собратьев по перу, но Достоевский – русский, известный нам только по переводам, особенно опасен. Использовать его метод позволительно только тогда, если вы видите вещи таким образом, какими их видел сам Достоевский. При этом я бы не решился умалять значение великого писателя, обращаясь к судьбе его наследия. Одной из причин притягательности Достоевского для английского читателя является то, что он, кажется, подпадает под общепринятое определение гения; т.е. он обладает неограниченным даром творить без особых усилий»76.

      В лекциях под названием «О метафизической позии XVII в., о Донне, Крэшо и Каули» (1926) Элиот несколько раз обращается к имени Достоевского. В частности, рассуждая о том, что направление исканий человеческого разума изменялось от «онтологического к психологическому», Элиот замечает: «Не только направление поисков; а скорее даже, как бывало в иные времена, само устройство человеческого разума менялось, чтобы приспособиться к восприятию новых категорий истины и новых оснований мысли. Как неоднократно отмечалось, состояние умов, соответствующее определенному научному знанию, появлялось ранее самой науки. В этом смысле Дидро “предвосхитил” Дарвина; Достоевский, как

74

Eliot T.S. Beyle and Balzac // The Athenaeum. № 4648 (30 May 1919). – P. 80.

75

Элиот Т.С. Бесплодная земля. Избранные стихотворения и поэмы. – М., 1971. – С. 49.

76

Eliot T.S. London letter // The Dial. – Vol. 73 (September 1922). – P. 330.