Труды по россиеведению. Выпуск 2. Коллектив авторов

к новой эпохе (ее внутренняя эволюция тоже проходит мимо нашего знания об этом времени; община же постепенно двигалась к эффективной и надежной и в общественном, и в хозяйственном отношении форме самоорганизации) при параллельном становлении индивидуально-частноправовых земельных институтов; совершенствование правовой системы (судебной прежде всего); современное трудовое законодательство; мощный прогресс институциональной системы и свертывание произвола, насилия; искусство, философия, поэзия… Все это было при нем. И с аллюзией на «эпоху великих реформ» Александра II (так ведь принято – не забывают царя-освободителя) я скажу – «эпоха великих преобразований» Николая II (царя-мученика; и за них тоже; кстати, реформатором был и его дед по материнской линии – король Дании Христиан IX).

      Но прежде всего Николай II был реформатором власти, т.е. системообразующего элемента Русской Системы. Он деперсонализирует ее, разрушает важнейший принцип ее многовековой экзистенции. Уходит в privacy – и этот процесс длится на протяжении всего его царствования. То есть в частную жизнь, семью, в свой, николаевский, мир. Этот уход на самом деле для России не менее значим и значителен, чем уход Льва Толстого. Оба они сигнализировали о конце старой – петербургско-московской, западнически-славянофильской – России. И оба, кстати, поплатились и расплатились за свои уходы. Толстой был предан анафеме и отлучен от церкви. Так Россия ответила на попытку ее духовного реформирования. Николай Александрович был свергнут и расстрелян. Так Россия ответила на попытку ее властно-социального реформирования.

      Конечно, Николай II не хотел разрушать самодержавия. Всю свою жизнь он вынужденно (перед превосходящими обстоятельствами) отступал. Наверное, и не догадывался, что происходит. Не исключено: полагал все эти думы, партии, свободы временными, данными им на время. Но это, так сказать, на властно-политическом уровне. Основной же процесс – де-сакрализации, демифологизации, деперсонализации – шел во властно-метафизическом измерении.

      Иван Грозный, Петр I, Екатерина II убивают или хотят каким-то образом избавиться от своих детей (вообще близких) во имя – как им казалось – России. На самом деле – Власти. Николай II жертвует всем (Россией, самодержавием) – как нам кажется – во имя сына и семьи (жены, в первую очередь). То есть жертвует Властью во имя privacy. Жутко-символичным представляется то, что два царевича Алексея – Петрович и Николаевич – убиты в восемнадцатом году. Семьсот и девятьсот восемнадцатом. И в эти двести лет, что лежат между двумя убийствами, Русская Власть прошла путь от высшего пика своей персонализированной моносубъектности до полной утери, утраты, сдачи всего этого. До деперсонализации и десубъективизации…

      Здесь уместно вспомнить, что говорили о современном типе власти, зафиксированном в форме «state» (это совсем не то, что у русских зовется «государство»), выдающиеся французские политические теоретики Морис Дюверже и Жорж Бюрдо (не путать с Пьером Бурдье!). Я не раз уже приводил в своих