Сакральный футбол. Александр Кибкало

словом. А почему вам интересно это? Вот уж… Вы действительно удивительный человек! Вы мне Шерлока Холмса напоминаете. Вас все какие-то мелочи интересуют.

      Михаил Георгиевич рассмеялся.

      – Да, вот такой я мелочный. А никого из игроков не запомнили?

      – Чьих? Наших? Нет. Они все были обычные.

      – А у соперников?

      – Одного запомнила. Точно запомнила. Он там всем руководил у них. Парень среднего роста, темноволосый… Крепкий такой, усатый. Сбоку солдаты из нашей части сидели, пьяные, и все время орали. И я помню, как один сказал: «Мартова этого надо вырубить! Мартова! Он им всю игру делает…» То есть про какого-то Мартова.

      – А может, Маранова?

      Вероника вздрогнула, в глазах отразилось удивление.

      – Не помню точно… Может, и Маранова. Не Мартова. А вообще… Точно, Маранова! – вдруг встрепенулась она она. – Сергей потом по телефону говорил кому-то, мол, этот Маранов всей нашей команды стоит… Полная ж…па. Ой, простите… А что, он стал известным?

      Михаил Георгиевич смотрел на нее странным взглядом.

      – А вы этого Мартова… То есть Маранова вблизи не видели?

      – Я сейчас вспоминаю… Мне почему-то хотелось его увидеть. Я даже хотела посмотреть, когда они шли под трибуны. Даже не знаю почему. И он уже показался, но меня Сергей потащил в другой выход. Не разглядела я его.

      Михаил Георгиевич помолчал, а потом улыбнулся и сказал:

      – Похоже, завязывается любопытная интрига… До свидания, Вероника. Я выйду на связь, когда нужно будет. Очень скоро.

      Заинтригованная Вероника смотрела на него широко открытыми глазами. Но ничего более спрашивать не стала.

      …Когда она шла к метро, обдуваемая холодным резким ветром, единственной ее мыслью было не потерять те две книги, что он дал ей.

      Глава 11

      Скоростной поезд Москва – Питер шел мощно и упруго. Дробно-пружинистый, слегка звенящий звук создавал ощущение бешеного ритма и напряжения; казалось, что он вот-вот оторвется от земли и он, Сергей Падин, привычно увидит проваливающуюся в темноту космоса Землю со сверкающими россыпями огней жизни. Плоские лампы освещения слегка подрагивали на ходу; их мертвенное мерцание сообщало пространству вагона оттенок нереальности.

      Сергей Падин любил смотреть в окно мчащегося поезда, в мерцающую ночную мглу. Ему нравилось представлять фрагменты той жизни, что протекала во мгновенно выскакивавших из тьмы объектах: в стоящих у шлагбаумов машинах, небольших домиках на окраинах пристанционных поселков.

      Он представлял, что в зеленых «Жигулях» каких-то лохматых советских годов, конечно же, сидит бодрый пенсионер с сигареткой «Ява» во рту, с нездоровым свисающим вниз животом, с больной печенью, и писклявым голосом поливает бранью Гордина за то, что местная губернаторская мафия тащит на себя все бюджетное одеяло района, а дороги все разбиты. Или как в домишке, вдруг проявившемся из тьмы, молодая пара купает в ванной ребенка, а второй ребенок кувыркается на полу с веселым черным пуделем… Сбоку через два ряда кресел сидел его помощник и охранник Серафим. Сзади еще двое. Поезд качнуло. И тут же правый бок отозвался