Ноев ковчег писателей. Эвакуация 1941–1945. Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата. Наталья Громова

жена театрального критика Бориса Алперса, плывшая на том же пароходе, что и Цветаева, писала, что их с матерью на берег выпускать не хотели, но она сказала, что в Чистополе находится ее сестра (так называла она свою подругу) Елену Санникову и они будут жить у нее.

      На пристани всех встречал поэт и переводчик Сергей Обрадович. Было это 17 августа.

      Рассказ Берты Горелик. Чистополь – Берсут

      Берте Горелик удалось выйти в Чистополе.

      В городе на пристань пришел поэт Обрадович и сказал, что на берег выходят только теща Всеволода Иванова и жены членов Союза писателей.

      Я заплакала, ведь я приехала за ребенком. Но все-таки подошла к нему.

      – Я на берег выхожу, вероятно, не запрещенный мне берег, я приехала за сыном и дальше никуда не поеду.

      Там была моя приятельница, она с мужем уехала раньше. Много писателей стояло. Асеев, писатели с женами. Моя подруга кинулась ко мне, а я говорю:

      – Я приехала за Игорьком.

      Но мне сказали, что все дети в Берсуте.

      – А что это такое? – спросила я.

      – Это дачное место.

      Она мне объяснила, что здесь живет председатель горсовета, молодая чудесная женщина. Надо к ней зайти. В это время Елизавета Эмильевна, жена Бределя, кинулась ко мне.

      – Я хочу с вами, где вы будете жить?

      Я снова ей говорю, что приехала взять сына. Но она уже ко мне привязалась. Тогда я ей сказала, что иду к председательнице.

      Зашла, у меня уже полные глаза слез, настроение кошмарное. А она запирает дверь. Я ее спрашиваю: зачем дверь запираете? Она мне отвечает, что у нее забрали последнего врача. В городе – ни одного. Я ей говорю, что все напрасно, я приехала не жить здесь, а забрать своего ребенка.

      Она посмотрела на меня, улыбнулась и говорит:

      – Ну, тогда я открою глаза. Сколько лет вашему ребенку?

      – Четыре года.

      – В Москву без пропусков не пускают, а вы ехали 12 дней.

      Я ни газет, ничего не видела.

      – Матерей, – говорит она, – имеющих детей до семи лет, на фронт не берут, а только используют в тылу, и поэтому вы уехать не можете. Вы мне нужны здесь. Больница без врачей, поликлиника без врачей, самострелы без врачей. В общем, кошмар. Я вас устрою. Не волнуйтесь. Я поняла, что положение серьезное.

      Тогда я вспомнила, что Бределына просила меня за себя, и сказала:

      – Вот эта женщина, я ее даже толком не знаю, я с ней познакомилась на пароходе, мне известны передачи ее мужа Вилли Бределя – антифашиста, а лично я ее не знаю.

      – Я вас устрою к одной женщине, – сказала начальница, – она получила похоронку, у нее трое детей.

      – Но я не знаю, как я могу здесь остаться, ведь меня военкомат отпустил только на две недели, я же военнообязанная, а здесь госпиталей нет.

      – Завтра пойдите в военкомат, встаньте на учет, военкоматы есть везде. Вам паек дадут, – объясняет мне она.

      – Мне не до пайка, ребенка надо увидеть.

      Начальница при мне позвонила какой-то женщине.

      – Ее надо устроить к Нюре, еще с одной женщиной. У нее