Viva Америка. Николай Ободников

верни-и-ите предполе-е-етные конф-ф-фетки обра-а-атно!

      – О-ля-ля! А я в форме та еще штучка! – мгновенно оценила Козетта и схватила свой фотоаппарат. – Вот она – моя долгожданная сенсация! М-м-м! И со мной же на главных ролях!

      Я лихорадочно поднял остатки стронгилодона в пакетике и неуверенно наставил их на стюардессу-трутня. Та плаксиво поморщилась и жеманно поправила отросшие волосы – совсем как Козетта. После этого из-под нижней челюсти стюардессы-трутня с противным чавканьем показались мандибулы, а ее глаза выскользнули из орбит, став желтовато-белесыми, словно у сваренной в униформе рыбины.

      Толстяк растерянно перевел взгляд на свою бутылку коньяка и обреченно закрыл ею лицо.

      – Багет мне в зад… – потрясенно произнесла Козетта, судорожно фотографируя трутня.

      – Отойди, «багет»! – Я оттолкнул Козетту и с готовностью выступил в проход. – Если сейчас будет то же, что и у Сагзавы, – разобьемся!..

      – Что? Почему? – не поняла Козетта, выходя за мной следом и продолжая снимать.

      Стюардесса-трутень раскрыла на щеках жаберные щели, и они характерно затрепетали, распыляя некий токсин. По салону сейчас же пошел удушливый и сладковатый запах меда.

      – Вот почему! – крикнул я Козетте, делая острожный шаг вперед. – Только стронгилодон от лица не убирай! Начнешь засыпать – ешь его! Правда, от него околеть можно!

      – «Коколеть»? – растерянно переспросила Козетта, неверяще посмотрев на цветок в руке. – А, поняла: сдохну, как говорят русские! В протоколе об этом еще была смешная такая пометка! – И она жадно принюхалась к стронгилодону.

      Пассажиры тем временем притихли, обмякли – и безмятежно потеряли сознание. Я со странным безразличием посмотрел на захрапевшего толстяка, чей открытый рот по-детски выдул пузырь из слюны, и с удивлением почувствовал, как мои веки многократно потяжелели, словно на них оказалось по свинцовой капле.

      – Глупый цветик не помогает!.. – вяло ужаснулся я.

      Неожиданно двигатели самолета обиженно взвыли, а сам он начал уходить в ленивое пике. Нас тряхнуло, и несколько пассажиров безвольно ударилось об потолок. Меня, в свою очередь, швырнуло вперед – прямиком в объятия стюардессы-трутня, проворно поймавшей меня за уши. Стюардесса-трутень цыкнула – и потянула мои уши в разные стороны.

      – Ай-ай-ай! Блин, п-пусти! – растерянно прохрипел я, роняя пакетик со стронгилодоном. – Г-г… гах… гадина! Да я тебе сейчас сам… с-с-сам…

      Пытаясь сделать стюардессе-трутню что-нибудь неприятное, я глупо схватил ее за мандибулы и постарался их с корнем выломать. Стюардесса-трутень на миг замерла – а затем с аппетитом клацнула своим кошмарным вторым ртом.

      – Нгра-а-а-а-ах!.. Хах!.. Отвали, псица самолетная! О-о-отвали-и-и! – заорал я, видя, как из-под чудовищного подбородка стюардессы-трутня побежала кровь из моих прокушенных рук.

      Я разозленно зашипел и принялся осатанело дергать ее за мандибулы – словно за заклинившие рычажки. Несколько секунд я просто нелепо боролся,