Соседи. Юлия Парфенова

место в пенале закончилось, в ход пошли ученические тетрадки. Рисовать хотелось почему-то именно на уроках, поэтому задние странички тетрадей были самым удобным и укромным местом. Рисунки громоздились друг на друга, наступая с тыла на упражнения и задачки. С большим запозданием, только в третьем классе, Ника запихнули в художественную школу, где он сразу почувствовал себя как рыба в воде. Жизнь, наконец, приобрела осмысленность, и Никиной душой всецело завладели дисциплины «художки». Крепкие запахи красок, бумаги и глины буквально опьяняли его. Лучшими подарками очень быстро стали альбомы с упоительно пахнущими глянцевыми репродукциями старых мастеров. Школа превратилась в какое-то серое, невнятное пятно на рисунке дня, некоторым образом выделялись лишь уроки литературы. Мир, сотканный из слов и созданных воображением образов, вплотную приближался к берегам мира цвета и линий. Часто граница казалась почти иллюзорной, и герои любимых книг совершенно естественным образом прогуливались в пространстве любимых картин. Частенько к этому прибавлялась ещё и музыка, но так бывало не всегда. С музыкой отношения были сложные, даже мучительные. Музыка не хотела подчиняться, в её волнах Ник слабел, растворялся. В изобразительном искусстве всё было иначе. Ник разворачивал на листах бумаги свой мир, где чувствовал себя полноправным хозяином, творцом и созидателем. В то время, когда он часами сидел, склонившись над собственной вселенной, возникающей в соответствии с его желаниями, не было человека счастливее. Ник переставал ощущать движение времени, не слышал, как его зовут ужинать, забывал, что нужно делать уроки…

      Очень рано у него возникла тоска по несбыточному, ускользающему ощущению преодоления силы тяжести этого мира, тоска по полной и безграничной свободе, как внутренней, так и внешней. В художественной школе у него был один-единственный близкий друг, с которым можно было говорить обо всём и делиться самыми сокровенными планами. Друга звали Салават, он приехал с родителями из Уфы и быстро сошёлся со всеми ребятами, за исключением Ника. Он был полной Никиной противоположностью, компанейский, улыбчивый, смешливый. Рисовал Салават здорово, но не испытывал при этом никакой таинственной грусти и особенных желаний. Всё у него было легко и естественно, всегда он был в хорошем настроении, умел классно насвистывать самые сложные мелодии, и пользовался безоговорочным расположением как учеников, так и преподавателей. Девчонки, едва он входил в класс, моментально забывали про свои натюрморты и начинали переглядываться и сдавленно хихикать. Салават же, галантно улыбаясь представительницам прекрасного пола, собирал с них дань в виде карандашей, резинок и кнопок для бумаги. Свои он обычно забывал дома.

      Ник перевернулся на бок и улыбнулся, вспоминая, как долго они приглядывались друг к другу с тщательно скрываемым интересом. Один – маленький, живой как ртуть холерик, тёмные глаза блестят, губы улыбаются, походка танцующая; другой – длинный, угрюмый, неуклюжий сероглазый меланхолик с русой