Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Анна Ганькова

опасности. Да и надо извлечь хоть какую-нибудь пользу для себя из сего дара.

      Поэтому надо гордость и обиды свои прижать, надевать платье и смиренно топать в библиотеку.

      А уж раз надумала – то и сделала…

      Вальса подошла к высокому, в полный рост, зеркалу и стала разглядывать свое отражение.

      Еще совсем недавно девушка так радовалась этому платью – ярко синему, бархатному, с пышными воланами из ардинских кружев. Еще вчера она фантазировала, что, если бы умела, сделала бы высокую прическу, как и подобает к такому наряду, и сразу бы стала старше и представительней. Она складывала косу на голове, придерживая ее рукой, вздергивала подбородок и щурила глаза, воображая себя придворной надменной красавицей. Присаживалась в реверансе, стараясь одновременно не выпускать косу и подхватывать юбки. Это было еще вчера…

      Сегодня же, почему-то, это чудное платье ее уже не радовало, и в серебристо гладкой поверхности зеркала отразилась не «почти придворная красавица», а какое-то угловатое и нескладное существо. А резная позолоченная рама своей вычурной красотой только подчеркивала несуразность обрамляемого ею образа.

      Худенькая шейка нелепо выглядывала из вороха кружев, которые не столько скрывали, сколько подчеркивали отсутствие кое-каких выпуклостей в довольно низком вырезе. А затянутый корсет и пышная юбка, призванные вырисовывать плавный изгиб талии, только все портили, создавая впечатление, что надеты на тонкое и ровное бревнышко. Кисти же рук с длинными худенькими пальцами, высовываясь из пышных манжет, походили на куриные лапки.

      Лицо ее, как сегодня вдруг разглядела Вальса, тоже подкачало.

      Светло-голубые глаза, в сочетании с темными волосами и бровями, показались ей блеклыми. А на фоне неба в окне, что отражалось в зеркале у нее за спиной, и вовсе похожими на сквозные дырки. Маленький слегка вздернутый носик, вроде аккуратной формы, явно портили четкие крапинки веснушек:

      – Фу! Как мухи насидели! – буркнула девушке, разглядывая их.

      А уж свои пухлые губы она еще с детства ненавидела и уже тогда привыкла называть их лягушачьими. И, как оказалось, на сегодняшний день красивее они так и не стали.

      Единственное, что сейчас она находила в себе, если и не красивым, то хотя бы приемлемым – это волосы. Гладкие и черные, заплетенные в толстую длинную косу, они добротно так спускались по груди ниже пояса, отсвечивая отраженными бликами лучей заходящего солнца. Но сия красота была не ее заслугой – за это следовало благодарить отца. Единственный раз, он проявил в отношении любимой дочери твердость – настрого запретив резать косу, когда Вальса в подражании коротким стрижкам окружающих ее мальчиков, решила от нее избавиться.

      Ребенком, в семье с отцом и братьями, да и вообще в крепости, где жили одни мужчины, она никогда особо не интересовалась, как выглядит. А в последние три зимы, когда ее тело начало подвергаться закономерным возрасту изменениям, собственная внешность вообще стала вызывать у нее чувство неприязни и страха.

      Вообще-то,