Ермак. Том I. Евгений Александрович Федоров

и осанистый, в зубах у него зажата оправленная в серебро трубка. Гортанный говор все ближе: о чем-то с жестикуляцией спорят чернобородые купцы.

      Полетай оглядел ватажку и во всю мочь крикнул:

      – За мной, браты!

      С визгом и криками понеслась станица, охватывая караван, как распластанными крыльями, конной лавой. И сразу словно ветром сдуло всю важность с купецких лиц. Бухарцы в пестрых халатах, в белых чалмах бросились на землю и уткнулись бородами в пыль. Всадники неустрашимо кинулись защищать хозяйское добро. Только один карамбаши, смуглый, со скошенными, длинными глазами и резко очерченным ртом, невозмутимо восседал среди обезумевших людей. Когда Ермак кинулся к нему, он проворно соскочил с верблюда и низко поклонился казаку.

      – Стой, не тронь, хозяин! – неожиданно заговорил по-русски карамбаши. – Я веду караван, но не нанимался, однако, защищать купца!

      Его одного и взяли в полон; других порубили, а то отпустили – иди, куда понесут ноги!

      Казаки возвращались домой с тюками цветистых шелковых тканей, пестрых ковров, везли разные ожерелья, кишмиш и мешки пряностей, от которых огнем горит во рту…

      Кони взбежали на холмистую гряду, и вот она, – рукой подать, – станица.

      Над Доном длинной седой волной колебался туман, а в степи – прозрачная даль. Влево над станицей вились сизые дымки. Жизнь там только что просыпалась после ночного сна. На караульной вышке шапкой машет часовой. Из-за кургана выплыло ликующее солнце и сразу озолотило степь, дальнюю дубраву и высокие ветлы над станицей.

      Казаки сняли шапки и помолились на восток.

      – Пошли нам, господи, встречу добрую!

      Глядя на дымки станицы, Ермак сладостно подумал: «Среди них есть дымок и моей хозяюшки! Знать, хлопочет спозаранку!» – от этой мысли хмелела голова.

      А вот и брод, а неподалеку стадо. «Что же это?» – всмотрелся Ермак, и сразу заиграла кровь. На придорожном камне, рядом с пастухом Омелей, бронзовым, морщинистым стариком, Уляша наигрывала на дудке печальную мелодию. Щемящие звуки неслись навстречу ватажке. Заметив Ермака, молодка вскочила, сунула дудку пастуху и прямо через заросли крушины побежала к шляху. На ней синел изношенный сарафанчик, а белые рукава рубахи были перехвачены голубыми лентами. И ни платка, ни повойника, какие положены замужней женщине.

      – Здорова, краса-молодуха! – весело закричал Ермак женке.

      Уляша подбежала к нему. Яркий румянец заливал ее лицо:

      – Ох, и заждалась тебя!..

      – Видно, любишь своего казака? – стрельнув лукавым глазом, насмешливо спросил Брязга.

      – Ой, и по душе! Ой, и дорог! – засмеялась она и, проворно вскочив на коня, обняла Ермака за плечи.

      Петро Полетай оглянулся и захохотал на все Дикое Поле:

      – Вот это баба! Огонь женка!

      Вошел в курень. Ермак сгрузил разбухшие переметные сумы, вытер полой вспотевшего коня, похлопал его по шее и только тогда обернулся к Уляше:

      – Ну, радуйся, женка, навез тебе нарядов!

      Тесно