Рецепты еврейской мамы. Инна Метельская-Шереметьева

А что? Я читала в сказках, что у некоторых шахов и по десять жен бывает. А разве мы в СССР хуже каких-то шахов?

      Следующие три месяца полностью изменили мои планы.

      Наш садик, открытый после летнего капитального ремонта, занимал теперь все мое свободное время. Мамин завод, который взял шефство над садиком, построил на его территории совершенно невиданные нами доселе яркие, красивые и затейливые качели, карусели, горки, лабиринты, павильоны. Группы менялись участками, и каждый день мы осваивали все новые игры. А еще у нас появилась большая комната для музыкальных занятий, своя изостудия и даже новый актовый зал со сценой, где новенькая воспитательница, точнее «худрукринапална», как нам ее представили, разучивала с детьми небольшие пьесы и сказки. А когда она узнала, что я и сама сочиняю сказки, то решила к новогодним праздникам поставить небольшой спектакль именно по моей сказке. Я сочинила роли для всех моих друзей, конечно же для себя – роль красавицы принцессы Мирры, но потом страшно на всех обиделась, потому что эту роль отдали самой красивой девочке нашей старшей группы Марине Иванич, а я должна была изображать всего лишь злую Крапиву, которая кусала Принца и Мирру, когда они собирались тайно убежать из дворца. Мне было вдвойне обидно, потому что роль Принца, как я и рассчитывала, дали Саше Калашникову, мальчику, в которого я тогда была по уши влюблена. Более того, сам Саша во время прогулок теперь уводил Марину за маленькую избушку Бабы Яги, которая стояла на нашем участке, и там целовал ее в щеку. Я сама видела!

      Горю моему не было предела. Я жаловалась Мирре, Анне Ароновне, а они только улыбались, гладили меня по голове и уверяли, что таких Саш у меня будет еще много-много в жизни. Взрослые люди, а не понимали, что я совсем не собираюсь влюбляться в других мальчиков, потому что у меня любовь такая же крепкая, как у всех тех, о ком я читала в бабушкиных и маминых книжках.

      Кстати, о книгах. Бабуля разрешила мне брать книжки в ее книжном шкафу в кабинете, предложив на выбор Пришвина, Некрасова, Бианки, Фенимора Купера, Майн Рида… Но я нашла на самой верхней полке толстые тома Стендаля, Бальзака и Мопассана и по вечерам, спрятав их под подушкой, читала захватывающие романы, понимая или чувствуя почти все. Наверное, мама знала о моем новом увлечении, но не ругалась особо. После того, как я довольно внятно пересказала ей сюжет «Собора Парижской Богоматери», который прочла еще год назад, мама уже ничему не удивлялась и мало что мне запрещала.

      Визиты к Анне Ароновне тоже стали происходить реже. В сентябре мы с ними справили таинственный Новый год, который совпал с Днем Города, поэтому гулял на этом празднике почти весь наш двор, а не только Мирра, Беренштамы и дядя Лева. Еврейский Новый год, как рассказал мне дядя Боря, ежегодно отмечается евреями всего мира. Это знаменательное торжество носит название Рош Ха-Шана и является символическим днем, который и начинает отсчет какого-то специального иудейского года. И если на нашем календаре шел 1969 год, то новый год у Беренштамов был значительно старше и назывался 5722-й. Анна Ароновна готовила к празднику те же блюда, которые подавали ее предки почти пять тысяч лет назад. Для меня это было каким-то