Zona O-Xa. Виктор Грецкий

Что вместе с тобой здесь лежит? Такой умный больной?

      – Стыдно не узнавать моего соплеменника Артура Шопенгауэра по слогу, – холодно ответил Лев Валерьянович, даже не взглянув на тетю.

      – Ах, да-да, конечно же, Шопенгауэр, – чуть покраснев, согласилась тетя. Ей стало очень стыдно, что она за этим панибратским выражением – Артурик не разглядела великого философа.

      Исаев же, как бы ничего этого не замечая, продолжал: – Все человеческое существование достаточно ясно свидетельствует о том, что именно страдание – его подлинное предназначение. Вся жизнь человека глубоко объята страданием и не может освободиться от него. Страдание – это, по истине, процесс очищения, который в большинстве случаев только и освящает человека, возвращая его с ложного пути.

      – Поэтому в назидательных христианских книгах и говорится о спасительной силе страданий, – подозрительно посмотрев на тетушку продолжал Левушка, не обращая никакого внимания на еду и, уж тем более, на чавканье , раздающееся со всех сторон из-за того, что больные старались как можно больше съесть из принесенного им родственниками съестного, зная, что все оставшееся все равно достанется обслуживающему персоналу и примкнувшей к ним блатоте.

      – Кто б спорил, кто б спорил, – пропела тетка, пытаясь придвинуть поближе к Левушке курицу.

      – Вот Вы, сударыня, – грозно обратился Лев Валерьянович к Клавдии Ивановне, – что думаете по этому поводу?

      – Да какая же я тебе сударыня, – протянула тетка,– ты посмотри на меня внимательней.

      – Нет уж, Вы не увиливайте от ответа.

      Тетка вздохнула, почему-то вспомнила про движение по кругу (видно суждено нам по нему постоянно ползать) с последнего семинара Буддистов– отвинтистов и проговорила: – Ну что ж, если ты про другое не хочешь, давай про твоего Артурика поговорим, хотя, в этих вопросах я придерживаюсь взглядов неоплатоников и, если честно, то мне ближе их позиция.

      В этот момент Жопке, наконец-то, удалось растолкать впавшего в оцепенение Языка, и она облегченно выдохнула. Фон Штирлиц сильно перднул.

      – Ты че, уже совсем охренел, псих, – вскочил рядом с ним пожиравший своего поросенка здоровый детина. – Ты еще штаны сними и насри здесь. Он попытался своей засаленой рукой двинуть Левчика по морде, но кулак его был мгновенно перехвачен Клавдией Ивановной.

      – Ну-ка остынь, остынь, – приговаривала она, нагибая кулак к земле. Детина сполз на пол и согнулся в три погибели.

      – Вот настоясие русские сенсины, которые и коня на скаку одним ударом кулака уделают и горясяя исба для них… так, только погреться, – хлопая опять по заднице Клавдию Ивановну процитировал по памяти классика Главврач, не весть откуда взявшийся.

      – Эх, Клавдия Ивановна, Клавдия Ивановна, – сладко пропел он, – сли бы Вы ко мне работать весьно десурной сопой… весьно десурным са-ни-та-ром, – почти по слогам еще раз повторил Главный, прислушиваясь к своему голосу и не совсем понимая причину оговорки.

      – Нет, уж лучше вы к нам, – только