Будет больно. История врача, ушедшего из профессии на пике карьеры. Адам Кей

остановке, принялись рассказывать, что с ними случилось за эти годы. Ее сын поступил в мединститут, ее дочка ходит в ту же школу, что окончила моя сестра, по моим носкам она сразу же определила, что они от «Duchamp». Я установил ей катетер, чтобы убрать жидкость, и отправил в палату, чтобы ею занялись врачи дневной смены.

      И вот теперь она рассказала мне, что они обнаружили. Она заливается слезами от осознания того, что ее скоро не станет. Ее сын окончит мединститут – ее не будет рядом. Ее дочь выйдет замуж – она не сможет помочь ей с планированием свадьбы или разбрасыванием конфетти. Она никогда не увидит своих внуков. Ее муж никогда не переживет ее смерти. «Он даже не знает, как пользоваться термостатом!» – смеется она, и я смеюсь вслед за ней. Я и правда не знаю, что сказать. Мне хочется соврать, сказать, что все будет хорошо, но мы оба знаем, что это не так. Я ее обнимаю. Раньше я никогда не обнимал своего пациента – на самом деле за всю жизнь я обнимал, наверное, человек пять, причем среди них только один из моих родителей, – но я попросту не знал, что еще мне сделать.

      Мы обсудили насущные вопросы, рациональные беспокойства, иррациональные беспокойства, и по ее глазам мне стало понятно, что ей это помогает. До меня внезапно дошло, что я практически наверняка стал первым, кому она открыто все это рассказала, единственным человеком, с которым она была полностью честной. Это очень странная привилегия, честь, о которой я не просил.

      Еще я осознал, что ни одно из ее многочисленных беспокойств не имеет отношения к ней – они все связаны с ее детьми, мужем, сестрами, друзьями. Может быть, это и определяет хорошего человека.

      Пару месяцев назад у нас в гинекологии была пациентка, которой диагностировали во время беременности рак груди с метастазами и рекомендовали родить на 32-й неделе, чтобы начать лечение, однако она подождала до 37-й, чтобы свести риск для ребенка к минимуму. Она умерла где-то после двух недель, проведенных вместе с ребенком. Неизвестно, была ли бы хоть какая-то разница, начни она лечение на месяц раньше. Скорее всего, не было бы.

      И вот теперь я сижу с женщиной, которая спрашивает у меня, стоит ли ей завещать развеять свой прах на островах Силли. Это ее любимое место, однако ей не хочется, чтобы у ее семьи после ее смерти оно вызывало исключительно грустные ассоциации. Чистая самоотверженность человека, полностью осознающего, каково будет ее семье, когда она их оставит.

      У меня срабатывает пейджер – вышедший на утреннюю смену старший интерн просит ввести меня в курс дел. Я провел в этой палате два часа – дольше, чем когда-либо вместе с пациентом, не находящимся в этот момент под наркозом. По дороге домой я позвонил маме, чтобы сказать, что люблю ее.

      3. Старший интерн – вторая должность

      Помню, как во времена работы старшим интерном я как-то раз смотрел документальный фильм про шаолиньских мастеров. Они тренируются по 10, а то и больше лет в изолированном от остальной цивилизации храме, просыпаются в 5 утра и ложатся лишь в полночь, дав пожизненный