Двенадцать. Джастин Кронин

часы.

      – Ну, хорошо. Если это то, чего ты хочешь. Но у меня нет целого часа.

      Гилдер начал раздеваться, лихорадочно расстегивая ремень и сдергивая подтяжки. Что-то не так. Он чувствовал, что она в задумчивости.

      – Ты ничего не забыл? – спросила она.

      Деньги. Вот о чем она спрашивает. Как она может думать о деньгах в такой момент? Ему хотелось сказать, что то, что они пережили вместе, невозможно оценить в долларах и центах, и все в этом духе.

      – У меня сейчас с собой нет, – только и смог ответить он.

      Она нахмурилась.

      – Милый, так дело не пойдет. Ты это знаешь.

      Однако к этому моменту Гилдер был в таком возбуждении, что едва мог осознать ее слова. Уже стоял перед ней в одних трусах и майке.

      – Ты в порядке? Не очень хорошо выглядишь.

      – Я люблю тебя, – сказал он.

      Она легкомысленно улыбнулась.

      – Чудесно.

      – Я сказал, я люблю тебя.

      – О’кей, все в порядке. Никаких проблем. Кладешь деньги на комод, и я скажу все, что ты захочешь.

      – У меня нет этих чертовых денег. Я тебе браслет дал.

      Внезапно в ее глазах не осталось ни теплоты, ни даже дружеского расположения.

      – Хорос, в этом бизнесе платят наличными, ты знаешь. Мне не нравится то, что ты говоришь.

      – Прошу, позволь мне заняться любовью с тобой.

      У Гилдера стучал пульс в ушах.

      – Ты можешь продать браслет, если захочешь. Он стоит кучу денег.

      – Я так не думаю, малыш, – ответила она с нескрываемым презрением. – Жаль говорить тебе, но это стекло. Я не знаю, кто тебе его продал, но ты должен получить деньги обратно. А теперь давай, будь умницей. Ты знаешь правила.

      Ему хотелось сказать ей, что он чувствует. В отчаянии он протянул к ней руки, но его ноги стояли, запутанные в упавших брюках. Шона резко вскрикнула, и в следующий момент Гилдер понял, что уже растянулся на полу. Подняв взгляд, он увидел направленный в его голову пистолет.

      – Проваливай на хрен.

      – Прошу, – застонал он, хрипло, сквозь слезы. – Ты говорила, что хочешь быть единственной.

      – Я много чего говорю. А теперь убирайся отсюда вместе со своим дерьмовым браслетом.

      Он с трудом поднялся на ноги. Никогда в жизни он не испытывал такого унижения. И тем не менее все еще чувствовал любовь. Безнадежную, отчаянную любовь, которая пожирала его целиком.

      – Я умираю.

      – Все мы умираем, малыш, – ответила она, махнув пистолетом в сторону двери. – Делай, как я сказала, пока я тебе яйца не отстрелила.

      Он понимал, что больше никогда не сможет встретиться с ней. Как он мог быть таким глупцом? Доехав до дома, он поставил машину в гараж, заглушил мотор и закрыл ворота с пульта. Сидел в машине целых тридцать минут, не в состоянии собраться с силами и пошевелиться. Он умирает. Он выставил себя идиотом. Он больше никогда не встретится с Шоной, поскольку ничего для нее не значит.

      И тогда он понял, почему он до сих пор сидит в «Камри». Всего-то просто надо снова завести мотор. Все равно что уснешь. Тогда он уже никогда не будет думать ни о Шоне, ни о Проекте НОЙ, ни о жизни в тюрьме