Двенадцать. Джастин Кронин

времени задремавшего в сиесту. Затихший «Макдоналдс», с опрокинутыми стульями и столами, пакетиками кетчупа и наборами «Хэппи Мил», клиентами всех возрастов и цветов кожи, которых выбросили сквозь окна. Едкий химический запах дыма от разбитого автотягача, все еще горящего вдали, в паре миль. Птицы. Огромные стаи больших черных птиц, ворон, воронов и грифов, стервятники, неторопливо кружащие в небесах. Будто поле ужасающей битвы, купающееся в безжалостном свете летнего солнца.

      Ты видишь, Грей?

      – Прекрати! Заткнись!

      Он споткнулся обо что-то мягкое. Мокрое и мягкое, органическое. Упал на карачки, скользя по мокрому асфальту.

      Смотри на мир, который мы создали.

      Он зажмурился, ему очень хотелось проснуться. Тяжело дышал. Незачем было даже смотреть. Мокрое и мягкое под ним – тело. Пожалуйста, подумал он, даже не зная, к кому или к чему он обращается. К себе. К голосу в голове. К Богу, в которого он никогда не верил, но в которого ему очень хотелось верить сейчас. Мне очень жаль, что я это сделал. Мне жаль, жаль, жаль.

      Надежда окончательно оставила его, и он открыл глаза. Тело женщины. Кожа настолько туго обтянула ее череп, что сложно было угадать, сколько ей лет. В спортивных штанах и футболке с низким вырезом с тоненькой полоской розовых кружев. Наверное, лежала в постели, услышала шум и вышла, чтобы посмотреть, что происходит. Сейчас она лежала на тротуаре, ее тело скрутилось – плечи в одну сторону, бедра – в другую. Вокруг уже жужжали мухи, садясь ей на губы и глаза. Одна рука откинулась в сторону и лежала ладонью вверх, другая была согнута на груди, а пальцы касались раны на горле. Не разрез, не ссадина, куда там. Ее горло просто выгрызли, до самого позвоночника.

      И она была здесь не одна. Поле зрения Грея начало расширяться так, будто подняли камеру над сценой, чтобы дать общий план. Слева, метрах в шести, стоял пикап-полутонник, «Шевроле». Дверь с водительской стороны была открыта. Дюжего мужчину в брюках с подтяжками выдернули из кресла, и теперь он повис, наполовину в машине, наполовину снаружи, лицом вниз, к подножке автомобиля. Вот только лица не было, поскольку не было головы. Голова была где-то в другом месте.

      У входа в мотель лежали тела других людей. Строго говоря, не отдельные тела, а просто куча из частей человеческих тел. Женщине-полицейскому выпустили внутренности сразу же, как она вышла из патрульной машины. Она сидела на асфальте, привалившись спиной к бамперу и все еще сжимая в руке пистолет. А ее грудная клетка была вскрыта, словно распахнувшиеся полы пальто. Мужчина в блестящем лиловом спортивном костюме, на шее золота столько, что хватило бы на пиратский сундук. Его подкинули вверх, и верхняя часть тела застряла в ветвях клена. А нижняя лежала на капоте «Мерседеса» цвета «черный алмаз». Ноги были скрещены – нижняя половина тела сидела, будто не зная, что лишилась верхней.

      Грей почувствовал, что погружается в транс. Невозможно смотреть на такое и позволять себе чувствовать хоть что-то.

      Но добило его не то, что было вокруг, а то, чего не было. Две машины, «Хонда Аккорд» и «Крайслер Кантрисайд»,