Механика вечности. Евгений Прошкин

шеренги одинаковых дверей с латунными номерами и картонными табличками. Шрифт на них был таким мелким, что ни званий, ни должностей я разобрать не мог.

      Дойдя до середины коридора, Лысый остановился. Карточка с фамилией на двери отсутствовала.

      Комната смахивала на подсобное помещение – она казалась слишком неодушевленной даже для милицейского кабинета. Между казенными шкафами из ДСП был втиснут письменный стол, покрытый слоем пыли; сбоку на свободном пятачке примостился стул с так называемым мягким сидением из грубой ткани. На широком подоконнике загибалось какое-то растение в треснувшем пластмассовом горшке. Под самым потолком на стене явственно проступал светлый прямоугольник от недавно снятого портрета.

      За столом восседал грузный мужчина предпенсионного возраста с отечным лицом.

      – Фёдорыч, забирай, – сказал Лысый, и Орехов расстегнул браслеты – сначала свой, потом мой.

      Провожатые удалились, оставив меня наедине со следователем. Ожидая начала беседы, я неловко встал в центре комнаты, но Фёдорыч не торопился. Он продолжал сидеть, уставившись на мои ботинки, и, чтобы как-то о себе напомнить, я переступил с ноги на ногу.

      – Знаешь, на кого руку поднял? – вкрадчиво произнес он.

      – Это какая-то ошибка.

      – Плохо играешь, – помедлив, заметил Фёдорыч. – Что в чемодане?

      – Рукописи.

      – Показывай.

      Он брезгливо потрогал папки и бросил их обратно. Потом осторожно, как сапер, простучал стенки кейса.

      – А здесь? – спросил он, встряхнув дискеты.

      – То же самое.

      – А в тетрадке?

      – Сюжеты для будущих книг.

      – Ташков, ты что, писатель?

      – Балуюсь.

      – Понятно. А в свободное от баловства время тачки уводишь, – сказал он с такой уверенностью, что мне стало тоскливо.

      Миша – угонщик? Чушь. Он не способен, да и не было такого в моей биографии. Но что это за странный арест? Почему меня не допрашивают, не заполняют никаких документов? Будто с Петровки я прямиком поеду в лагерь.

      Машинка лежала с самого края. Эту проблему она могла бы решить одним махом: прыг, и я дома. И Миша расплачивается за свои грехи самостоятельно.

      – Ничего я не увожу, – заявил я, однако следователя это, похоже, не убедило.

      – Конечно. Особенно вчера. Не увел красный «ЗИЛ-917», не разбил ему левый бок, а вечером не бросил его на улице Андреева.

      – Я вчера с женой был. Весь день.

      Следователь смерил меня взглядом и многозначительно улыбнулся.

      – Если бы я вел твое дело, я бы тебе этого не сказал, по крайней мере, не сейчас. А так скажу. Вчера вечером тебя, пьяного в тесто, видели у метро «Коньково».

      – Не может быть.

      – Само собой, – дружелюбно отозвался Фёдорыч. – Я бы удивился, если б ты что-нибудь запомнил. По рассказам свидетелей, гражданин Ташков обливал прохожих шампанским и предлагал им взять у него автограф.

      Ну Мишаня! Всё-таки