Небо в алмазах. Юлия Яковлева

– его нашел.

      – То есть?

      – Что, если Варины цацки под заказ красть наметили? А саму Варю шлепнули только потому, что дома оказалась. Сказали же соседи: из квартиры не выходила.

      – А нож? – подал голос Крачкин.

      Четыре пары глаз внимательно смотрели на него. Цепко, внимательно: охота началась. Зайцев ощутил нечто вроде нежности: «Мы можем ненавидеть друг друга, подозревать, презирать. Но вместе работать – это сильнее страсти, больше, чем любовь».

      – Меня, как всегда, занимает психология.

      – Давай, Крачкин.

      – В преступной жизни имеется элемент профессии. Легко решается на убийство тот, кто уже убивал. А грабитель, вор, тот с малой вероятностью расширит свое амплуа. Он скорее сбежит, а не убьет, если операция пошла не по плану.

      – Да, ты прав, – согласился Зайцев. – Соседи нож не опознали. Вполне вероятно, что преступник принес его с собой. Если принес, то был готов к убийству, а значит, не первый раз убивал.

      Он заметил, что при этих словах Нефедова слегка передернуло. А Крачкин скептически вскинул брови.

      – …Знаю, Крачкин, не сходится! – заключил Зайцев.

      – Это почему это?

      Ответил Крачкин:

      – Потому что, Самойлов, ты лясы точил, пока мы там с товарищами мебель двигали.

      – При чем здесь мамины галоши? – обиделся тот. – Я, между прочим, тоже работал.

      Зайцев пропустил их пикировку мимо ушей:

      – Видишь ли, Самойлов, срач, там, конечно, неописуемый. Но по-своему упорядоченный. Если бы борьба была… Там бороться-то негде. Мы сами с трудом втиснулись. Места живого нет. Да и лежала убитая больно смирно – будто во сне ее смерть застала.

      – А если была борьба? И мебеля раскидали? А только потом кто-то все поставил на место? А что? Ведь прикрыла Наталья убитую шалью и разбитое яйцо прибрала. Может, и убитую поприличнее положила – тоже она.

      – Молодец, Сима. Всегда все подвергай сомнению. Смотри с разных сторон. И сопоставляй. Только мой ответ: нет. Шалью, может, и прикрыла, яйцо прибрала, позочку хозяйке поправила, – мы об этом с ней еще потолкуем. Но мебель – никто не трогал. Ты вспомни, какая пылища на всем лежала. Махрами свисала. Нет, эти вещи давно никто с места не сдвигал.

      Все помолчали. «Ангел родился», как говорили в Питере, и первым ожил Серафимов:

      – Кто ж это цацки ее так страстно захотел, что человека за них порешил?

      – А это, Сима, очень большой, хороший и насущный вопрос, – поддержал Зайцев. – Но это кошка рыбу всегда с головы ест. А мы начнем не с головы, которая это затеяла, а с рук, которые преступление совершили. Посмотри-ка наших старых знакомых: кто в картотеке числится, но в настоящий момент на свободе временно гуляет. Пошли, Самойлов, к профессорше маникюр делать.

      Все поднялись. Сполз с подоконника Нефедов.

      – А знаешь, Сима, – спохватился Зайцев, когда тот уже показал затылок. – Может, и ты тоже прав.

      – Я часто прав, – проворчал он. – Ты что сейчас имеешь в виду?

      Крачкин бросил выразительный взгляд, поднял перед ним большой