Вся его жизнь. Александр Олегович Богданов

стать дед Василий.

      Младшие Удомлянцевы были безразличны к религии, как и большинство их сверстников, а вот Василий Алексеевич и Вера Филипповна были в своей вере крепки. Не раз Татьяна удивленно спрашивала отца, как может сочетать он веру в Бога и согласие с большевиками.

      – А что тут странного? Разве Бог от нас не требует жить по справедливости? За то же и большевики стоят. А то, что они безбожники, так это от молодости, повзрослеют, обратятся. И вы тоже повзрослеете, поумнеете.

      Таня совсем иначе понимала конфликт новой власти и церкви. Она стояла за большевиков, и на церковь взваливала ответственность за распространение религиозного дурмана. Это, правда, нисколько не мешало ей иногда молиться, как научили древние духоносные отцы. И все же молодые верили по случаю – еще недавно Таня в смятении призывала помощь Богородицы, а сегодня уже не вполне осознанно противилась обряду крещения. Правда, и отказаться она не думала, боялась прогневать Бога тем, что не окрестит сына. И страх этот ледяной угрозой останавливал ее порывы как-то избежать обряда.

      Иван еще от деда и отца унаследовал скептическое мнение о спасительности Никоновой церкви, но и не противился. Он уже привык к странности тестя, сохранявшего строгую верность православию.

      – Откуда у него это? Он же артиллерист, людей его работа в клочки разносит, а он постом и молитвой спасение себе добывает. И не лицемерит, что удивительно.

      Входить внутрь храма Таня не могла до наступления срока очищения11, поэтому она единственная из всей семьи должна была остаться в притворе.

      – Что-то мне боязно стало, прямо нахлынуло: как он без меня? Папа, а мне точно нельзя в храм входить, здесь в притворе сидеть? – чуть не с дрожью в голосе сказала Таня, когда передавала запеленатого Толясика своему отцу.

      – Нельзя. Татьяна, ты меня удивляешь, у тебя же по закону божьему пятерка была.

      – Папа, страшно. Ребенок без матери. Я с ним до сих пор и не расставалась ни на минуту. Я изведусь, пока крещение не кончится.

      – Не изводись, молись, радуйся. Твой сын к Богу идет. Спаситель его своею смертью выкупил. Я тебе еще не рассказывал: когда в четвертом году японцы нас огнем накрыли, всех моих сослуживцев на месте убило, остались только мы с Павлом. Я цел, Павла разыскал, а у него обеих рук нет, так что даже тащить его на спине не получается. Он меня спрашивает: «Василий, у Вас дети есть?» Я ему отвечаю, что есть две дочери. «А у меня нет, – говорит он, – значит, я за Вас умираю, а Вы жить должны. И если мы с Вами верующие люди, ничего с Вами не случится. Обнимите, меня, пожалуйста». И ничего со мной за три войны не случилось. Так каждому из нас, пока он свой долг на земле не исполнит, Господь жизнь дает.

      Этот рассказ в том или ином виде Таня слышала раз пять. Она даже в подробностях расспросила мать об этом событии, у отца она спрашивать почему-то стеснялась. Но каждый раз отец добавлял к нему что-то, что было удивительно к месту.

      Татьяна