Иди на мой голос. Эл Ригби

меня так рано.

      – Это моя работа, – пожал плечами я. – Спасибо, что составили компанию.

      Соммерс ушел. Я посмотрел на мышей, мирно возившихся в опилках и не думавших умирать, и взял учебник итальянского языка. Грамматика была простой; мне не составило труда восстановить ее в памяти, бегло просмотрев страницы. Не вызывало сложностей и словообразование – красивые итальянские суффиксы я особенно любил. Но сосредоточиться так и не удалось. Я беспокоился, как бы ни скрывал это от самого себя.

      Я встал, подошел к окну, раздвинул тяжелые гардины и стал смотреть на улицу. По небу сновали корабли, по заснеженной мостовой за кованой оградой – кэбы и омнибусы. По тротуарам спешили куда-то дамы в кринолинах или леджах и сопровождающие их джентльмены. Везде кипела жизнь. Я улыбнулся: впервые шум и свет успокоили меня, хотя обычно я старался даже не приближаться к окнам. Сейчас я вдруг ощутил себя под защитой. Чьей и от кого – было вопросом.

      Небольшая гондола приземлилась все там же, за оградой Королевских Лабораторий. Лодка была выкрашена в темно-синий, на боку серебрилась эмблема Нового Скотланд-Ярда. Меня это не удивило: корпуса находились близко отсюда, с весны туда переезжала и моя лаборатория, а сейчас полицейские без зазрения совести пользовались нашими парковочными площадками. Я стал наблюдать.

      Из лодки выбрались два констебля, за ними – смуглый человек в длинном светло-коричневом плаще, с отороченным мехом капюшоном. Некоторое время они совещались: полицейские внимательно слушали своего спутника, отдававшего какие-то распоряжения. Волосы у него были рыжеватые, выправка – явно военная. В ножнах на поясе блеснула сабля, кажется, индийская. Мужчина чуть повернул голову… И почти мгновенно я узнал его. Невольно подаваясь к окну ближе, я всмотрелся в грубые черты.

      Удивление было безмерным. Ведь, расставаясь, я не был уверен, что еще увижу этого человека живым. Я не знал о нем почти ничего, кроме имени. Но я его запомнил.

      Раненый. Июнь 1890 года, Индия

      В Калькутте я навещал сестру, недавно вышедшую замуж. Поездка получилась недолгой: еще со времен службы я неважно переношу жаркий влажный климат и радикально настроенных ирландцев, – а именно с таким обручилась Шарлотта. Перед моим отбытием в Англию и произошло это.

      Последнюю ночь я коротал в гостинице близ порта. Я боялся опоздать на пароход и готов был примириться с не лучшими условиями. Например, с маленькой комнатой, окна которой выходили на бордель. И с сомнительным сбродом, шатающимся по коридорам. И с крысами, бегающими по лестницам. Если никуда не выходить, не принюхиваться и ничего не есть, – сгодится.

      Я как раз задвинул засов и собирался лечь, когда снаружи загрохотали шаги. Я не обратил на них особого внимания: решил, что вернулся какой-то подвыпивший гуляка. Но вскоре «гуляка» забарабанил в мою дверь так сильно, что она затряслась.

      – Кто это, черт возьми? – мрачно спросил я.

      Мне на ломаном английском ответил мужской голос с отчетливым индийским акцентом:

      – Сэр, мой хозяин нездоровится, мне сказали,