Сервелант. Алексей Владимирович Баев

скажу я тебе, к одиночеству в редких случаях прибегать надо, иначе изменит тебе собственное воображение, вставит тебя головой вниз в задний проход иллюзорного мира, а потом, как ногами ни дрыгай, обратно выбраться чрезвычайно трудно оказывается. Некоторые, друг мой, на всю жизнь там остаются. Отсюда и психушки всякие с ватными стенами…

      Решил я, что достаточно Колюня в одиночестве пожил, заслужил он право быть замеченным. И я клянусь богом своим колбасным, что обязательно дисбаланс такой в жизни Николая ликвидирую любыми доступными мне средствами. Недаром он меня на Дарвина уложил. Пора, брат, эволюционировать.

      Тем временем, я уже точно осознал, что способен на большее, чем лежать как обычная колбаса и ничего не делать. Приложив максимум усилий, слегка изогнулся, чтобы повернуться с целью рассмотрения оставшейся части комнаты, но, то ли положение мое было крайне неустойчивым, то ли силы не рассчитал, но почувствовал, что сейчас упаду на весь этот бьющийся хлам. Ой, что теперь будет?

      И точно…

      Завтрак новой жизни. Лёгкий. Но с отягчающими

      Точно!

      Сам напугался, хоть и ожидал такого результата от своих подвижнических усилий. Пробирок перекокал, Леша, штук десять, никак не меньше. Оказался среди битого стекла, заляпанный какой-то склизкой гадостью. Ф-фу… Вот откуда запах-то такой противный исходил оказывается. Что он там, холерных эмбрионов разводит, что ли? Но вскочившего от грохота Колюню я машинально поприветствовал:

      – Доброе утро, Николай. Извини, случайно так получилось… Не удержался, прости, – сказал так, и сам своей речи напугался.

      Показалось мне, Леша, что на самом деле я эту реплику выдал, а не в уме прокрутил, как раньше было. Неужели, услышал меня колбасный бог, дал мне обладание устным словом на благое дело, внял молитвам, идущим от самого, если так можно сказать, сердца? А я-то, Алексей, какой шок испытал! Думаешь, не страшно колбасой говорящей ни с того, ни с сего стать?!

      Колюня, тем не менее, ответил спросонок, не понял, видать, свалившегося на его голову счастья:

      – Ага, доброе утро… – и застыл на месте. – Кто здесь?

      Что мне оставалось делать? Сам виноват, никто за язык не тянул, никто просить чуда не заставлял. Пришлось за базар отвечать.

      – Я… – говорю. Сам же думаю – елки-палки, как представиться-то? А, думаю, будь что будет. – Я, Сервелат. Это имя такое, при рождении мне подаренное.

      И вот тут-то, Леша, он сел. Глаза безумные, волосы дыбом, репу чешет. Да, произвел я впечатление неизгладимое на больного гастритом молодого ученого. Твой Копперфильд – хрен с горы по сравнению со мной. Почему? Да потому, что летать на веревочке и дым гражданам в глаза пускать при нынешних технологиях любой дурак сможет, было бы денег достаточно, а вот с колбасой на полном серьезе поговорить мало кому доводилось. Тебе, например. Но это не по-настоящему. Я ведь уже не колбаса, сам видишь. Гуманоидом стал человекообразным. О чем ни капельки, кстати, не сожалею.

      Молчание