Последней главы не будет. Полина Елизарова

знала и знать не могла.

      Бросив мне в дверях: «ладно, понятно», она поспешила убраться с кухни, всем своим видом демонстрируя обиду.

      А я, продолжая сидеть и тупо пялиться в телевизор, и не хотел ничего делать для того, чтобы ее хоть как-то успокоить.

      А что я могу сделать?

      Работа у меня такая.

      Но с этого вечера во мне поселились два чувства.

      Чувство вины перед Машей, и как бы я себя ни убеждал в том, что оно совершенно безосновательное, отделаться от него я все равно не мог.

      И еще чувство чего-то надвигающегося, неизбежного…

      И когда я ловил это предчувствие, я словно оказывался внутри легкого светящегося шара!

      Похоже, что я просто схожу с ума.

      Да нет, я просто устал. И физически, и морально.

      Батарейка моя почти что сдохла.

      Вот и все объяснение.

      Уж не знаю, что там от меня долетит до Кипра, но мне туда точно надо.

      24

      Профессор сжимал мою руку своей лапкой.

      В этот момент, прощаясь с ним возле давно уже подъехавшего к подъезду такси, мне почему-то пришла в голову мысль, что профессор мой очень похож на птичку.

      Сухонькую, гордую, надменную птичку.

      И как же я раньше-то этого не замечала?

      Упрямая птичка не хотела размыкать лапку и выпускать из нее маленькую золотую монетку.

      Но монетке-то этой – грош цена, просто птичка привыкла к ней, прижилась с ней как-то, жалко все птичке, да…

      Да и птичку немного жалко.

      Таксист, совсем молодой парень славянской наружности, с явным любопытством косился на нас в окно.

      Не могу я до сих пор к этому привыкнуть.

      Хорошо, если он подумает, что это мой отец.

      Но так никто ведь, никто из них, козлов, не думает!

      По крайней мере, таких я еще пока не встречала.

      Жесты.

      Нас всегда выдают маленькие незначительные жесты.

      Папа бы в макушку поцеловал и, коротко прижав к себе, проследив, чтобы чемодан в багажник не забыли аккуратно поставить, взял бы с меня обещание сразу по прилете позвонить и ушел бы, не оборачиваясь, в подъезд, оставив мне взамен облако своего тепла и защиты.

      А здесь, в этой цепкой птичьей лапке, все не выпускающей мою ладонь, кипит сейчас примитивная драма.

      Нет, он не думает, что я не вернусь и лишу его навсегда нехитрых стариковских радостей!

      Профессор прекрасно знает, насколько я на самом деле практична, при всех моих странностях.

      Он боится того, что я вернусь другой.

      И его, практика и аналитика, больше всего пугает неизвестность.

      А я только этого и хочу.

      Может, я там, подышав другим воздухом, напитав себя энергетикой других людей, что-то вспомню про себя, ну, про то, какой я была когда-то?

      Может, где-то там мой смех станет искренним и хоть чуточку счастливым?

      И даже если меня постигнет разочарование, то это все равно большой плюс.

      Тогда я смирюсь.

      С этой своей ролью.

      Красивая холодная женщина без возраста – и ее холеный старый сожитель.

      Поилец