Россия: смысловой космос культуры. В. Г. Ланкин

Востока и католического Запада (Вл. Соловьев 70-х гг.) [53].

      К этому надо, видимо, добавить специфическую евразийскую идею. По мнению Н. Трубецкого, исходная идея евразийства такова: Россия – Евразия представляет собой уникальный географический и культурный мир, который обладает самодостаточностью[3]. При этом обращается внимание на специфический «идеократизм» по сути этнически, религиозно, культурно разнородного евразийского сообщества [131]. «Идея-правительница», как пишет современный комментатор евразийства, выступает в качестве изначальной основы или архетипа евразийской культуры; она также является структурообразующим фактором «государства-континента» [76, с. 145].

      Между тем идея евразийства, которой присуща логика «месторазвития», имеет слишком мало теоретических аргументов. Она строится в основном на обсуждении исторического факта. Эта логика существенно проигрывает теориям геополитики и идее устойчивых ареалов цивилизаций А. Тойнби. В ней содержится объясняющий потенциал некой синергии природно-географического и духовно-идеологического факторов, но конкретные аспекты и движущие силы такой синергетики не проработаны. Между тем именно они требуют внимания в свете идеи гетерогенности природных, социальных, культурных факторов развития сообществ.

      Факторы такой синергетической логики распределены в разных онтологических планах, но ее аттракторы сфокусированы не в сфере натуральности, а именно в сфере смыслового преобразования. Собственно обретение смысла, сама эта способность человеческого сознание и есть фокусировка синергетического аттрактора – предвидимого, таким образом, сознанием, программируемого, таким образом, культурой. Именно здесь ведущую роль играют факторы смыслообразования (как культурного преодоления бытия), и теперь уже они приводятся в соответствие с факторами естественности, включая тем самым адаптационную функцию культуры в новом витке ее развития. Этим социальное действие и отличается от синергетических процессов в биологии и химии. Конечно, адаптационная функция может выступать первичной и даже единственной, к ней может сводиться все смыслообразование – но тогда перед нами будет общество примитивного («доосевого») типа, не создающего цивилизации как оригинального культурно-смыслового типа и не стремящегося выходить за рамки органично освоенного ареала. Такой выход возможен только на основе идеи радикального смыслового преодоления естественного бытия. (Акцентуация технологизма, общество потребления – это симптомы новейшей опасности замкнуться в таком освоенном ареале – более широком, чем ареал первобытного человечества, но все же ограниченном принципиальоным адаптационным горизонтом, не размыкаемым озарениями переосмысления.)

      Возвращаясь к логическим вариантам понимания самобытности российской цивилизации, вспомним, что славянофилы настойчиво проводили мысль о том, что российский уклад народной жизни уникален, неповторим, принципиально отличен от уклада западноевропейского. Самобытность России, ее

3

Трубецкой Н. Наследие Чингисхана. М., 2000.