Часы, идущие назад. Татьяна Степанова

спросил полковник Гущин.

      – Ну, снимал. Что, нельзя, что ли?

      – Можно. Как давно он у вас поселился?

      – Три… Нет, три с половиной месяца. Летом приехал.

      – Кто его убил? – спросила пожилая нарядная дама. – Я соседка, живу в конце улицы. У меня здесь дачка. Меня зовут Молотова Мария Вадимовна. Маргарита – моя давняя знакомая. А квартиранта ее я видела лишь мельком, редко. Он в городе работал, в фотоателье.

      – Мы занимаемся расследованием убийства, – вежливо ответил ей полковник Гущин. – Велосипед у вашего квартиранта имелся?

      – Имелся, – Маргоша все пьяно плакала. – С собой его привез. Из Москвы.

      – Он московский?

      Пьяная не ответила, лишь зарыдала сильнее.

      – Он до Горьевска вроде как жил и работал в столице, – ответил капитан Первоцветов. – Но это еще предстоит выяснить. Сейчас сотрудники приедут, надо провести обыск в его жилище. Нам нужен его паспорт. Для официальной идентификации. Там, на месте убийства, при нем ведь никаких документов не оказалось.

      – Вы когда его видели в последний раз, Маргарита? – спросил Гущин.

      – Вчера.

      – Когда точно? Днем, утром, вечером?

      – Утром он ушел, как обычно, уехал на велосипеде на работу. Вернулся к вечеру. Повозился, повозился и снова отчалил на велосипеде. Стемнело уж.

      – Он у вас инструменты не брал?

      – Инструменты? А, это… От мужа разный хлам остался, он сам что-то выбрал в чулане.

      – Он уехал поздно вечером на велосипеде и взял с собой инструменты? Дрель, да? Долото?

      – Да не знаю я! Я спать уже ложилась.

      – Можно взглянуть на его комнату?

      Марго, пошатываясь, двинулась к дому, они за ней. Нарядная дама осталась у калитки, глядела им вслед.

      В доме пахло перегаром, пылью и нестираной одеждой. Но сам дом оказался просторным – некогда обжитым, но сейчас крайне запущенным и грязным. Катю поразила одна деталь: на комоде стояло множество фотографий в изящных рамках в окружении вазочек с засохшими цветами. Все это не вязалось с остальной разрухой и бедностью – эти стильные дорогие рамки из дизайнерского магазина и эти вазочки, столь же стильные, дизайнерские, недешевые. Среди засохших цветов Катя увидела даже орхидеи, упакованные в пластиковые коробочки. Пластик давно помутнел, орхидеи скукожились. Но сам вид этих дорогих цветов в этой халупе…

      Впрочем, вид двух комнаток, которые снимал фотограф Нилов, оказался гораздо приятнее. Собственный вход со двора, как на дачах – что-то вроде прихожей, в которой одежда и две большие спортивные сумки. Много мужской обуви. Жилая комната чистая, убранная, пол подметен. Деревянная кровать, на ней новый матрас из ИКЕА и чистое постельное белье оттуда же. Небольшой телевизор, кофеварка на столе, электрическая плитка, пакеты с соком. И на старом диване – сумки, чехлы с фотоаппаратурой.

      – Это все его добро? – спросил Гущин.

      – С собой привез, – домохозяйка Маргоша всхлипнула. – Тихий, как мышонок, был. Запрется