Стена. Владимир Мединский

а все ж, ну как он пуляет-то? Ежели у него вместо крючка штучка какая-то, то на чё нажимать-то?

      – А вот на то и нажимать, на этот шарик. Вещь редкая, работы дивной, так что лучше бы ты, Александр, ее руками не трогал! И так тебе все показываю да обсказываю.

      – Ну так покажи ж как пульнуть!

      – В доме, что ли?! Совсем ты без ума, парень, даром, что вот-вот двенадцать сравняется…

      – А сам ты, дядь Митько, зимой по печке стрелял, помнишь? Две буквы на ней выбивал из пистолей – «М» и другую, нерусскую. Фита по-нашему. Помнишь?

      – Господи, помилуй мя грешного… Расшатались скрепы мира сего! Не-ет, расшатались, растряслись! Где ж это видано, чтоб дворовый мальчишка барину противоречил да супротивничал? Да как ты посмел нас равнять, негодник?!. Лучше вон глянь, чего это собаки лай подняли. Или к нам кто пожаловал?

      Санька не без сожаления положил обратно на стол диковинный пистоль и метнулся к открытому окну. С высоты второго этажа он увидал, как стряпуха Петушка отворяет ворота и в них появляется фигура в длинном сером одеянии.

      – Дядя Митько! Это, кажись, к нам батюшка пришел! Новый батюшка, что третьего дня приехал!

      Дмитрий Станиславович в свою очередь поспешил глянуть через окно во двор и тут же направился к лестнице.

      Его не удивило посещение священника – к кому же идти вновь назначенному настоятелю местного храма, как не к хозяину имения и самой деревни? Но визит был приятный, и Колдырев-старший поспешил принять гостя со всем тщанием.

      Село Сущево было невелико – всего дворов за сорок, но жило зажиточно. Можно сказать – богато жило. Хозяйства были большие, дородные и многоземельные, а главные дома располагались в стороне от полей – чередою, по-над невысоким в этом месте берегом Днепра. А еще выше, на холме, среди старой липовой рощи, стоял, не сильно выделяясь размером от крестьянских, и сам господский дом, родовое имение Грязновых, ныне – небогатая вотчина отставного смоленского воеводы.

      …Приехал он сюда почти сорок лет назад, спасаясь от государева гнева. И по сей день Дмитрий Станиславович не знал, кто тогда оклеветал его, кто виноват в опале на друга покойного попа Сильвестра.

      Отец Григория прожил жизнь бурную, богатую событиями, так что иные даже удивлялись, как это он ухитрился дожить до старости и ныне здравствовать. Смолоду отличился он в ратном деле. Повоевал и под Астраханью, и в Польше, и в Ливонии, отслужил дале пару лет в далеких Холмогорах, а после уж осел на государевой службе в родной Москве.

      Царство Московское росло и укреплялось, вызывая все большие опасения у соседей… После взятия Казани был Иоанн Четвертый прозван Грозным – как и его дед Иоанн Третий. С вековечным врагом покончил государь, отблагодарил народ его как мог… И что же? Почетное прозвище, данное русскими, европейцы переиначили, перевели «ужасный» – «террибль». А потом под «террибля» стали подгонять уж все, что бы ни вершил Иван Васильевич – и справедливую кару для изменников, и прополку сорняков на государской ниве, и всякие несуразные жестокости его правления. Крут был царь, подозрителен сверх меры и веровал в то, что все