Хмурь. Ирина Лазаренко

ценное приобретение, конечно, но для начала и это хорошо.

      До овражка доходим в молчании. Дети, их бабушки и щенок уже ушли. Гном останавливается, подходит ближе к краю, задумчиво смотрит на лес по другую сторону овражка, потом вдруг усаживается прямо на траву и говорит мне:

      – Ожидать будем.

      От неожиданности я сначала сажусь рядом, а потом спрашиваю:

      – Чего ожидать-то?

      – Сумерек. Требуется проверить одну вещь.

      Я глазами указываю Туче на место рядом с Гномом, но она, попереминавшись с ноги на ногу, уходит к поселенью.

      – Скажи, друг, – просит Гном, как только она исчезает за деревьями, – много ли в Подкамне таких, как я?

      – Полуварок?

      – Нет, – он смотрит в сторону, – темноглазых, косматых и без одного нижнего клыка.

      Я молчу, честно припоминая все наши поездки по Подкамню, а потом говорю:

      – Знаешь, я ни одного не встречал.

      Он кивает, совсем не удивленный. Зато я – удивлен.

      – Но это же странно, Гном? Там много людей живет уже… сколько лет?

      – Семь, – бормочет он и принимается обрывать ковылинки, – десять, двадцать.

      Я наблюдаю за его руками, большущими, беспокойными. Много травы он выдернул с корнем и тут же отбросил.

      – И до войны какие-то люди да жили в Подкамне.

      – Жили.

      – А полуварок нет!

      Он снова кивает, отряхивает испачканные землей ладони и прикрывает глаза.

      – Почему? – спрашиваю я, словно это Гном месяц ездил по Подкамню. Словно это не его канцелярия отослала на предельно возможное расстояние от земель варок.

      – Не представляю, – очень спокойно говорит он. – Но, кажется, знаю, что я не из Загорья. Единственный из всех выучней – не из Загорья.

      – А откуда? Из Подкамня, что ли?

      – Не знаю, – повторяет он и беспомощно пожимает могучими плечами. – И, быть может, меня не купили, а отыскали. Или изъяли… у кого-то.

      Я не понимаю, что должен ответить на это. Наверное, нужно спросить, откуда Гном это узнал или с чего так решил. Неужели Сплюха-кликунья ему что-то всё-таки сказала? И он поверил? Я хочу спросить, но не осмеливаюсь, мне кажется, что ответы слишком важны для Гнома и слишком сильно ему принадлежат, что даже если он узнал их только что – они уже приросли к нему с мясом, стали им. Никто не может, не имеет права задавать вопросы о том, что приросло с мясом.

      Возможно, Гном как раз хотел, чтобы я спросил. Тогда бы он оторвал от себя ответ, разделил его со мной. Но пока я крутил в голове эту мысль, молчание слишком затянулось, и вопрос остался незаданным.

      Какое-то время мы сидим и смотрим на мутное белесое пятно, которое ползет вниз по обнятому облаками небу. Воздух холодит щеки все сильнее, над ухом начинают злобно и тонко зудеть комары. Потом там и сям в лесу за оврагом загораются огни.

      – Вот, – удовлетворенно кивает Гном, – как понимать это зрелище? Я разузнавал: в той стороне нет никаких поселений, там простирается дорога к озеру.