Хмурь. Ирина Лазаренко

выучни усваивали на занятиях. Но они не знали, что с тех пор при варках не стоит упоминать о самострелах. Что теперь жителей всех земель, от гор до озера, объединяет ненависть в отношении энтайцев, к которым до войны отношение было презрительно-снисходительным. Что после войны образовалось много семей, где на одного мужчину приходится две-три жены. Что в разных землях теперь живут спятившие молодые женщины, у которых есть явственно ненормальные дети, и что нет ничего смешного в поведении этих женщин, если они вдруг начинают вести себя как маленькие девочки.

      Я знал много разных вещей, о которых назидаторы не успевали или не считали нужным говорить. И с годами вспоминал всё больше, и рассказывал о всяких обычных вещах, которых нельзя было узнать в стенах обители.

      Но чем больше я вспоминал, тем большего и не помнил. Нас, будущих хмурей, купили в Загорье у бедных людей, которые не могли кормить всех своих детей. И у тех, кто приютил сирот по доброте душевной, а потом маялся этим. Но допускало ли Загорье торговлю людьми? Я не помнил. Какие отношения были у Загорья с Полесьем в те годы? Я не мог сказать. Постепенно я вспоминал множество событий из прошлой жизни, всякие разговоры с бабушкой и дедом, приключения, лица моих тогдашних приятелей – но при этом не помнил никаких имен, даже собственного. Я и не знал, было ли у меня тогда иное имя. Я помнил последние слова, которые услышал от деда: «Вот они и пришли за тобой» и знал, что потом дед добавил что-то еще – но никак не мог вспомнить, что именно, хотя мне казалось, что это очень-очень важно.

      Я знал, что бабушка и дед были уже старыми. Наверное, им тяжело стало заботиться обо мне. Я очень старался понять их выбор и не обижаться – но все равно не понимал, почему они продали меня. Ведь мне было уже одиннадцать, я многое умел делать и сам начинал заботиться о них – неужто обязательно было меня отдавать?..

      Я помнил свой настоящий дом, и этого другие выучни мне не могли простить. Обитель никогда не пыталась стать для нас новым домом: наставники просто держали нас, как скотину в загонах, и лепили то, чем мы должны стать.

      Мы знали: если выживем, то всюду будем нужны с нашим редким и важным ремеслом, мы никогда не будем голодать, и никто не посмеет поднять на нас руку. Мы понимали, что нам повезло куда больше, чем другим сиротам, которые остались в разрушенных войной краях. И мы даже были благодарны наставникам: да, они были требовательны, жестоки и бессердечны, но они могли взять любого ребенка с улицы и вырастить из него хмуря. А они зачем-то поехали аж в Загорье и купили нас. Выбрали нас.

      В конце четвертого года обучения наставники стали вывозить группки выучней на проживание в поселенья и города, и многие из моих знаний перестали быть особенными. Постепенно другие выучни утратили привычку приходить ко мне за историями. И начали относиться немного терпимее. Но всё равно мы недолюбливали друг друга, и я в этой новой жизни так и не научился свободно общаться с людьми, которые меня окружали.

      Только с одним из