Кащеева наука. Юлия Рудышина

как во сне бывает, когда ни звука издать, ни убежать, зато взлететь можно. Я и оттолкнулась от земли – резко, сильно, пяткой босой по земле ударив, вместе с караванщиком и взмыли. Но невысоко – до середины старой ивы, что разрослась на берегу ручья. Снова попыталась руки чужие стряхнуть с себя, но куда уж там – вцепился намертво.

      Вниз глянула – а там уже три девки с зелеными волосами и перепончатыми руками, в рубахах белых, мокрых, срам не скрывающих… Тянутся ко мне, змеями шипят.

      – От судьбы никуда не денешься… Тебе к нам путь-дорожка…

      А глаза горят болотными огнями гибельными, и запах ила, гнилой тины, погоста стоит. Туман от воды тонкими змейками пополз ко мне, словно схватить пытается, я от него в сторону, он за мной. И караванщик как приклеенный висит – и не тяжелый он, и молчаливый какой-то стал, да и словно куль с одежей, а не человек.

      – Тьфу, пропасть! И как пробрался-то? – послышалось из кустов. – Да и ты, Аленка, хороша… чего не сиделось под телегой-то?

      На поляну выскочил Кузьма – растрепанный, злой. Глаза алым горят, волосы соломенные торчком, рубаха распоясана.

      – По-мо-ги… – хотела крикнуть, но едва прохрипела, словно бы говорить разучилась. И вдруг со страхом поняла – не сон это.

      На самом деле кружу я с нечистым духом по-над ручьем, а на берегу дочери водяного меня ждут – к нему утащить понадеялись.

      Но как я так близко от ручья сама оказалась? Нельзя же в одиночку мне к проточной воде-то… Неужто во сне хожу?

      С каких таких пор?

      С визгом и криками русалки в воду попрыгали, подняв брызги, и хрустальными капельками осели те на траве и ивняке, а домовой мой с диким воем по берегу носился, отпугивая нечисть.

      Тут и тот, кто караванщика облик принял, руки свои поганые от меня убрал наконец, и я вмиг на траву грохнулась – хорошо, невысоко мы поднялись, падать не особо больно было. Пара синяков да ссадин – легко отделалась.

      Но крик мой слышали часовые, да и шум у ручья не мог остаться незамеченным, а коли не смогла я объяснить, чего делаю в мокрой да грязной рубахе на бережку том клятом, то и отказались меня дальше с собой везти.

      Разрешили до границы с северным княжеством доехать, даже золото все отдали – неуж проклятия испугались?

      Не защитил отцовский знакомец, хоть и обещался, смотрел виновато, как пес побитый, но ни слова поперек главному караванщику не сказал, когда тот ярился да кричал на меня, мол, я на их обоз нечисть навела, им теперь через меня удачи не видать.

      Кузьма потом мне сказывал, что слышал, как у костра байки в ту ночь травили – мол, ведьма я и с навьями у ивы той резвилась. Крыть нечем – по-над ручьем с черным духом летала? Летала. Русалки по траве следом носились? Носились. А уж кто их звал, то людей не больно касалось.

      Главное – ведьму бы с воза, всем легче будет.

      Так и осталась я к следующему вечеру на лесной тропе дикой со своим ларем да домовым с кикиморой. Купцы да охорона их, даже Ермолай наш деревенский старались и не глядеть на меня, с несчастным видом на сундук примостившуюся. Неужто