Женский приговор. Мария Воронова

ладно тогда, буду судить. Только лишь бы дело с высшей мерой не попалось!

      – Что ж так? Боитесь ответственности?

      – Нет, ответственности я как раз никогда не боялся, просто я в принципе против смертной казни.

      – Серьезно? – не удержалась Надежда Георгиевна.

      – Какие уж шутки! Нельзя у человека жизнь по закону отнимать!

      – Даже если он сам отнимал? Даже если по его вине сотни людей погибли? Даже тогда? – спросила Надежда Георгиевна, не совсем понимая, зачем ввязывается в дискуссию с этим, как выразился бы муж, «гегемоном».

      Второй сосед ничего не сказал, но с явным интересом ждал, что ответит мужичок.

      – Даже тогда! Не люди жизнь дают, не им и отнимать!

      – О! Не люди? А кто ж тогда? Бог?

      – Ну почему сразу бог? Природа… Ну, короче, не в этом даже дело, – мужичок вдруг разгорячился. – Вот в войну расстреливали за дезертирство, так?

      Второй сосед кивнул. Он уже доел свой обед, но вставать не торопился, наоборот, откинулся на спинку стула, сцепил руки в замок и слушал, куда дальше повернет беседа.

      – Так вот, расстреливали, чтобы другим неповадно было! Но во время войны все меняется, люди на грани, а в мирное время и так понятно, что хорошо, а что плохо, без расстрелов. А получается, что мы убиваем человека, чтобы показать людям, что убивать нехорошо.

      Надежда Георгиевна нахмурилась:

      – Человека? Разве убийц можно назвать людьми? Это же выродки, звери!

      – Не все, – мягко заметил второй сосед, – среди них есть просто запутавшиеся люди.

      – Я понимаю и не предлагаю расстреливать всех подряд, боже сохрани! В каждом случае надо детально разбираться, но высшая мера наказания необходима, чтобы держать общество в узде! Вы говорите, все знают, что убивать нехорошо, однако ж находятся те, которые убивают.

      Мужичок развел руками.

      – Вот именно. Вы говорите, – Надежда Георгиевна кивнула второму соседу, – что среди них есть запутавшиеся люди, ну так такие один раз оступятся, а потом совесть их замучает так, что они сами с повинной придут. А у кого совести нет? Он перейдет рубеж и уже не остановится, если высшей меры наказания не будет. Какая разница ему, одно убийство или десять, все равно больше пятнадцати лет не дадут.

      – Так и сейчас не останавливаются.

      – Хорошо, товарищ, а о семьях жертв вы не думаете? Им каково знать, что убийца жив, здоров и прекрасно себя чувствует?

      Мужичок покачал головой:

      – Слушайте, я человек необразованный, можно сказать, даже неотесанный. Только я твердо уверен, что смертную казнь применять нельзя. Вот нельзя, и все. Пусть это заблуждение мое, только переубеждаться я не собираюсь ни при каких обстоятельствах. Вы можете, конечно, со мной поспорить, но я останусь при своем, время зря потратим, да и все.

      Наташа выпила у судьи в кабинете чашку кофе, накинула куртку и спустилась во двор покурить. Несмотря на погожий день и бьющее в глаза сильное мартовское солнце, от которого, как утверждает папа, можно загореть лучше, чем на курорте,