Волчьими тропами. Купава Огинская

внимания ни на невольную дрожь, ни на попытку отстраниться. Даже бровью не повел, жестко перехватив мою кисть, когда я попыталась отцепить от себя его руку. Прохладная и гладкая ладонь казалась слишком реальной, чтобы быть всего лишь плодом моего поехавшего воображения.

      Несколько коротких отрывистых слов – и белые глаза вспыхнули, а мою шею пронзила острая боль. Она расходилась по всему телу, захватывала каждый мускул, каждый нерв, окутывала меня изнутри, медленно подбираясь к мозгу. Будто того, что уже случилось, недостаточно, можно подумать, мне и так мало досталось.

      В ушах что-то свистнуло и сухо щелкнуло. Словно кто-то переломил веточку. Или кость.

      Он убрал руку, и я смогла ощупать свою шею. По ощущениям там был целый ожог, но пальцы ничего не находили.

      – Ты из-за черты? – спросил он, когда я прекратила себя щупать и вертеть головой, ошалело прислушиваясь к ощущениям.

      – Что? – его язык больше не казался мне странным, но что-то необычное в нем все же было. Казалось, что я все так же не понимаю ни слова, но кто-то третий переводит прямо в моей голове, очень упрощая смысл сказанного, облегчая все до моего уровня.

      – Оттуда? – он показал на разлом.

      Я покачала головой и указала на потолок:

      – Оттуда.

      Он нахмурился, выпрямился, и, казалось, утратил ко мне всякий интерес. Желание задать встречный вопрос и узнать, где я, завяло так толком и не сформировавшись в осмысленный порыв. Рука непроизвольно дернулась еще раз ощупать шею.

      После недолгих раздумий и тяжелых взглядов я была озадачена еще одним странным вопросом:

      – Ты не потеряешь себя?

      – Чего?

      Он постучал по виску и попытался пояснить:

      – Не потеряешь себя? Из-за того, что случилось?

      – Не свихнусь ли я? – вопрос был хороший, но ответа на него я не знала. Может быть и свихнусь, если мне кто-нибудь не объяснит куда я попала и что происходит. Я не справлялась с перегрузкой, почти чувствовала, как мой процессор дымится, и потому особенно забавной казалась прочно засевшая в мозгу мысль о том, что мама очень разозлится, если я опоздаю на завтрашний поезд. – Не знаю, но хочется верить, что нет.

      Он еще немного помолчал. Было непонятно, пытается ли он осмыслить мои слова или думает о своем.

      – Хорошо, – наконец-то отмерев, он указал на разлом, – тогда ты пойдешь туда, найдешь алара и будешь ждать.

      – Алара?

      – Те, кто живут там, – он еще раз указал на разлом.

      – Так, а чего ждать? – светлячок, решила я, он очень похож на светлячка. Такого мутировавшего светлячка, жившего в Припяти девяностых годов.

      – Когда мы придем. Ты будешь говорить. Чтобы нас слушали.

      – А, может, я просто домой пойду?

      – Не пойдешь, – мотнул головой он, – проход закрыт. Пути больше нет.

      – Как нет? Должен быть, – я ему не верила.

      – Врата открываются и впускают жертву. Потом врата закрываются. Жертва приносит с собой энергию, которая удерживает тропу открытой, позволяя пройти по ней