Момент перелома. Александр Борисович Михайловский

у меня, Евгений Иванович, сакраментальная, – встал я, – прямо по Николаю Васильевичу Гоголю. К нам едет ревизор… А точнее, лучший друг детства Государя Императора Великий Князь Александр Михайлович, любимый младший брат Государя Императора Великий Князь Михаил Александрович и любимая младшая сестра императора Великая Княгиня Ольга Александровна. Наша миссия в Санкт-Петербург столкнулась с ними нос к носу на переправе через Байкал. Да, и капитан первого ранга Иванов действовал по первому варианту и открыл перед господами Романовыми всю информацию о нашем происхождении. Вот его телеграмма, – я положил на стол бланк. Вот – дядя Саша, это Александр Михайлович, он же ВКАМ, он же Сандро, позывной столь известного человека был заранее оговорен. Племянник и племянница, Михаил и Ольга… зная первый пункт, это понятно. А вот фраза: «весь товар продан» означает, что он был вынужден раскрыть всю информацию. Вы посмотрите свою почту, Андрей Августович должен был прислать вам нечто подобное. Если такая телеграмма завалялась в почте, то выпорите своего адъютанта; если она вообще не приходила – то капитана первого ранга Эбергарда. Но я готов поставить на первый вариант. Над фамилией фон Бок в России тяготеет особое проклятье. По расчетам Михаила Васильевича, поезд Великих Князей может прибыть как раз на Пасху, но на вашем месте я бы готовился к завтрашнему полудню. Лучше, знаете ли, перебдеть, чем недобдеть.

      – Да-с, спасибо что упредили, встретим, не впервой. – Наместник обвел взглядом присутствующих. – А ведь все это вы со своим разгромом Того – тут не удивительно, что Государь Великого Князя Александра Михайловича прислал посмотреть на вас, красивых. А то удивительно, что сюда не примчались король британский и кайзер германский.

      26 марта 1904 года, 22:35 по местному времени. острова Эллиота, полевой лагерь учебной бригады морской пехоты.

      подполковник Новиков Александр Владимирович.

      После отбоя в лагере наступила долгожданная тишина. Переминался с ноги на ногу часовой с винтовкой, в белой пехотной форме под традиционным грибком. В штабной палатке кто-то перебирал струны гитары.

      Бьется в тесной печурке огонь,

      На поленьях смола как слеза,

      И поет мне в землянке гармонь,

      Про улыбку твою и глаза…

      Ну, кто бы это мог быть, кроме Кости Жукова – у него, кажется, ТАМ осталась девушка, и теперь до нее дальше, чем до какой-нибудь Альфы Центавра. На местных корейских красавиц он не смотрит, а все сохнет по своей Лидочке. Эх, Костик, Костик! В палатку не захожу, стою у входа, курю, смотрю на звезды. Они такие же, как и у нас в две тысячи семнадцатом. Что для них сто лет? Тьфу, ерунда! А в палатке Костя немного поперебирал струны и продолжил.

      Про тебя мне шептали кусты

      В белоснежных полях под Москвой.

      Я хочу, чтобы слышала ты,

      Как тоскует мой голос живой.

      …

      Ты сейчас далеко-далеко.

      Между нами снега и снега.

      До тебя мне дойти