Земные радости. Филиппа Грегори

рода рог изобилия, полный добродетелей. Фигура была одета в удобные мешковатые штаны и прочную куртку, на голове – шляпа, надвинутая под щегольским озорным углом. Джон узнал себя, созданного из дерева на центральной колонне в графском дворце.

      – Господи боже мой! Это я? – прошептал он с благоговейным вздохом.

      Рука Роберта Сесила мягко легла ему на плечо.

      – Ты, – подтвердил он. – И по-моему, очень похож.

      – Но почему именно я на этой колонне, милорд? – удивился Джон. – Здесь можно было вырезать что угодно!

      Граф улыбнулся:

      – Да, выбор был велик: три грации, Зевс, Аполлон, что-нибудь из Библии или сам король. Это мой дом, и я хочу видеть на центральной колонне своего садовника.

      Традескант посмотрел на шляпу, залихватски надвинутую на лоб, и на грабли, которыми отважно потрясала фигура.

      – Не знаю, что и сказать, – промолвил он. – Для меня это слишком. У меня просто дух захватило.

      – Слава приходит в разных обличьях, – ответил Роберт Сесил. – Но думаю, люди будут тебя вспоминать, сидя под каштановыми деревьями и нюхая цветы, благоухающие в их садах. И ты останешься на этой колонне, пока будет стоять мой дом. Джон Традескант, запечатленный для потомков, стремящийся вперед с цветком в одной руке и граблями в другой.

      Осень 1611 года

      Наконец для Элизабет и маленького Джея настало время переселения в Хатфилд. Гертруда, внезапно охваченная материнской нежностью, явилась проводить их и чуть не всплакнула из-за предстоящей разлуки. Все вещи погрузили в один фургон, Элизабет устроилась рядом с Джоном на сиденье возницы, а Джей втиснулся между ними.

      – А где каштановое дерево? – вспомнил Джон.

      – Опять он про это дерево! – воскликнула Гертруда, но без обычного ехидства.

      – Благополучно отправится сзади, вместе с кухонными вещами, – пояснила Элизабет.

      Передав жене вожжи от мирно стоящей лошади, Джон отправился к задней части фургона посмотреть, нормально ли пристроен бочонок с деревом. Деревце было прислонено к поручню под углом, то есть в дороге нежная кора на стволе могла повредиться. Джон сжал губы, удерживая суровые фразы. У Элизабет было много работы, она организовала переезд целого дома. Да еще маленький ребенок, подвижный как щенок, целый день крутился у нее под ногами. Традескант понимал, что не должен винить жену за небрежность к растению, которое было для нее лишь символом его любви. Элизабет никогда не заботилась об этом дереве так, как он. И было бы несправедливо требовать от нее иного. Он снял с фургона пару стульев и переставил вещи, надежно закрепляя деревце, потом вернулся на место кучера.

      – А твой ребенок удобно сидит? – резко спросила Элизабет.

      Джон кивнул и спокойно пояснил:

      – Это очень дорогое дерево. Наверное, дороже фургона со всем содержимым. Мы были бы дураками, если бы сломали его по неосторожности.

      Гертруда бросила быстрый взгляд на дочь, как бы сокрушаясь по поводу мужского упрямства. Элизабет потянулась