Долина кукол. Жаклин Сьюзанн

все, похоже, лезут c непрошеными советами, позволь и мне предложить тебе свой. Никогда не суди ни о ком, исходя из мнения о нем окружающих. Мы все имеем несколько лиц и к разным людям относимся по-разному.

      – Вы хотите сказать, что даже Гитлер мог быть нежен и добр c Евой Браун? – улыбнулась она.

      – Что-то в этом роде. И Генрих Восьмой не убивал всех своих жен. Если я не ошибаюсь, у последней он вообще был под каблуком.

      – Но Аллен на самом деле очень мил, – не сдавалась Энн.

      – Не сомневаюсь. А вот и его дом, он действительно впечатляет.

      Такси остановилось. Швейцар на этот раз был новый.

      – Мы приехали посмотреть квартиру мистера Купера, – начала Энн.

      – Мистер Купер меня предупредил, – кивнул швейцар. – Квартира на десятом этаже.

      Энн отдала Лайону ключи:

      – Я подожду вас внизу, в вестибюле.

      – Ну нет! Мне нужна настоящая экскурсия, c гидом! Пошли, девочка. Я рассчитываю, что ты покажешь мне все прелести этой квартиры. Где лежит белье, как включается печка, где спрятан щит c пробками…

      Она почувствовала, что краснеет.

      – Но я сама была здесь только один раз, и то когда искала для вас квартиру.

      – Все равно ты знаешь о ней больше, чем я, – весело ответил он.

      Все в квартире Лайону пришлось по вкусу. Он даже стал утверждать, что ему нравится и вид толстяка из квартиры напротив.

      – Он придает всему такой домашний вид, как будто мы старые соседи. После обеда я позвоню Аллену Куперу и поблагодарю его. Но сначала я должен отблагодарить тебя. Предлагаю обед в дорогом ресторане за счет Генри.

      Они отправились обедать в «Барбарисовый зал». Ей понравился мягкий голубоватый полумрак, крошечные искусственные звездочки, мерцавшие на потолке, и уютные огромные кресла. Энн заказала херес. Все случившееся c ней за последние сутки свершилось так быстро, что поневоле она чувствовала какую-то нервозность и растерянность.

      Лайон не старался ее разговорить, а легко и невозмутимо болтал о достоинствах новой квартиры, о том, как вкусна несолдатская пища, и вообще, что он теперь иначе смотрит и на саму «гражданскую» жизнь. Постепенно Энн начала оттаивать. Ей нравился его отрывистый британский акцент, нравилось смотреть ему в лицо, наблюдать за сменой его выражений, за его мимолетной улыбкой, нравилась сама успокаивающая атмосфера ресторанного зала.

      – Тебе придется терпеть вмешательство Генри в твою личную жизнь, – говорил он, наклоняясь через стол, чтобы дать ей прикурить. – Но ведь он желает тебе только самого лучшего. Я вижу, что он возвел тебя на пьедестал, как богиню.

      – Нет, это вас он туда поместил, – возражала она, – на пьедестал футов семьдесят высотой. В вас он видит будущую славу фирмы «Беллами и Беллоуз».

      – Таково было его мнение четыре года назад, – сказал Лайон, – но за четыре года люди меняются.

      – Мистер Беллами ничуть не изменил своего мнения о вас.

      Он взял ее за руку:

      – Энн, нельзя ли нам обойтись без «мистера»?