Заветный ковчег Гумилева. Екатерина Барсова

мной склонилась сиделка.

      – Что такое? Что? – повторяет она, с испугом заглядывая мне в лицо…

      Я говорю, как выплевываю:

      – Воды!

      И в тот же момент – по моему позвоночнику озноб. Я могу говорить! Боже мой, я снова говорю! Я слышу свой голос со стороны. Хриплый, каркающий. Но это мой голос!

      Мне приносят стакан воды. Я пью простую воду, и она мне кажется сладкой на вкус. Словно ничего вкуснее до этого я не пила.

      Мои зубы стучат о стакан.

      – Вам приснился страшный сон, мадемуазель? – пытает меня сиделка. У нее круглое лицо и курносый нос.

      Я снова выдавила из себя:

      – Да, – а потом еще раз: – Да.

      Я могу говорить!

      Допив воду, протягиваю стакан сиделке. Она уходит. Когда за ней закрывается дверь, я начинаю говорить вслух. Я могу говорить пока только отдельные слова, и то с трудом.

      Вскоре ко мне пришли опять те же самые люди. Четверо. Они заставили меня встать и сделать несколько шагов, потом повторить за ними разные слова. На этот раз они не стали ничего обсуждать, а, переглянувшись, вышли из комнаты.

      «Что они решили в отношении меня?» – гадала я. Почему-то я была уверена, что они будут принимать какое-то решение.

      Когда сиделка вывезла меня в сад в коляске, мне показалось, что она была чем-то озабочена. Она часто наклонялась ко мне поправить плед, который покрывал мои ноги. Наклонившись в очередной раз, она шепнула мне:

      – На днях вас собираются убить. Вам надо бежать. Понимаете? Дайте знак, что вы меня поняли.

      – Да, – прохрипела я. – Я поняла…

      – Хорошо. Только говорите осторожней. Нас могут услышать. Я ваш друг, и меня попросили спасти вас.

      – Кто?

      – Ваши друзья.

      Я понятия не имела, кто мои друзья. Ведь я даже не знала, кто я.

      – У вас есть друзья, и они хотят спасти вас. Меня попросили помочь, иначе вас убьют, – настойчиво продолжала сиделка. – Сегодня вас постараются вывезти отсюда, – сказала она, вновь поправляя мне плед. – Будьте к этому готовы.

      Я кивнула.

      – Вот и хорошо, – улыбнулась она и громко спросила: – Вам не дует?

      К нам приближался мужчина. Он был в светлом плаще и темных брюках. Светловолосый, сероглазый. Наверное, при других обстоятельствах я бы назвала его симпатичным.

      – Нина! Кажется, нашей пациентке холодно, лучше отвезти ее в дом.

      – Она мне об этом ничего не сказала.

      – Но она же не умеет говорить.

      Меня взяла досада и обида.

      – Умею… – выдавила я.

      – Мо-ло-дец! – по слогам сказал мужчина. Он говорил по-русски, а потом перешел на немецкий: – Сейчас вы меня понимаете?

      Отпираться было глупо, и я кивнула.

      – Замечательно. Вы делаете успехи. Это очень хорошо. А вам стоит вернуться в дом, на улице прохладно.

      – Хорошо, сейчас я ее отвезу, – ответила сиделка.

      Мужчина стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ощущение было