Мой знакомый гений. Беседы с культовыми личностями нашего времени. Евгений Попов

умер, шли они по Девичьему полю, по кочкам Девичьего поля, и Толстой прыгал по этим кочкам и говорил: «Смерти нету! Смерти нету! Смерти нету!» То есть так себя уговаривал…

      Е.П.: Заговаривал…

      Б.А.: Но не думать про это – невозможно. Просто невозможно… И потом – конец столетия нам иногда и подарки большие делает. Например, скажем, в последний год XVIII века родился Пушкин… А в 1899-м – Набоков, который сейчас всех так занимает, утешает и заманивает.

      Е.П.: Не подсчитывал никогда. Действительно ровно в сто лет разница.

      Б.А.: Но это я так, просто. Это простая арифметика. Всегда много всякой мистики разводится в пограничные времена. А потом действительно что-то совпадает, особенно если про нас говорить. Мне приятно Набокова упомянуть, потому что давно еще, когда еще не было принято, как сейчас, широко и открыто его обсуждать, иногда даже с некоторой развязностью, я ему написала письмо, где сказала: «Я знаю, что Вы вернетесь»… А ведь это его чудное детство безоблачное, оно совпадало с детством многих людей. Но недолго все это продолжалось. Уже 1905 год давал некоторые намеки, некоторые указания и предупреждения делал. И люди как-то чувствовали, особенно, может быть, Блок. Чувствовал в какой-то тревоге, словно сам накликивал. Меня всегда поражает начало этого века, который сейчас кончается. Даже неизвестно, как нам – с любовью, радостью или печалью – с ним прощаться, потому что многое как бы все-таки БЫЛО. Жизнь наша при нем проходила. Меня начало века занимает хотя бы потому, что да, конечно, неудачи Японской войны, уже как бы роковые, революция пятого года, все эти невзгоды обернулись страстью общества, во всяком случае каких-то его слоев, к пикникам, фейерверкам, театрам, кабаре. Расцвет архитектуры, русского модерна – это заметно и в Москве, на Поварской, которая нам с тобой так близка, где мастерская Бориса Мессерера, где все мы собирались во время нашего альманаха «Метро́поль»…

      Е.П.: На Поварской, а ныне Воровской, как Борис тогда выражался… Да и в других городах заметно – центр Самары выстроен в это же примерно время, купеческий Красноярск…

      Б.А.: 12-й, 13-й год… Страшно думать, как будто они просто готовились. И вот некоторые дома на Поварской, они чудом уцелели, теперь в них посольства… На этой улице Бунин наблюдал из дома Муромцевых, из квартиры Муромцевых «окаянные дни»… Также очень заметно на берегу Финского залива, что вот они строили эти замечательные дома со шпилями, у меня об этом много написано и в стихах, и в прозе, строили, строили, строили… И все это – и пикники, и фейерверки, и дамы в чудесных туалетах, и дети в кружевах – во всем этом какое-то надрывное ликование, недолго оставалось ликовать…

      Е.П.: Но ведь это не конец века, а начало. Ведь конец XIX века, как я его понимаю по книжкам, он такой это был… чуть-чуть сдержанный, лишь потом – Японская война, 1905 год, и вдруг – какой-то выброс чудовищной энергии… У тебя ведь и в замечательном твоем трехтомнике последний текст – «Посвящение дамам и господам, запечатленным фотографом летом 1913 года»…

      Б.А.: Да, вот я хочу все написать и напишу: травля Столыпина,