Нищий, вор. Ночной портье. Ирвин Шоу

чтобы увидеть во сне что-нибудь приятное. Теперь об этом нечего было и думать. Тяжело ступая и чувствуя себя старым, он вошел в кабину лифта, поднялся на свой этаж и почти бесшумно отворил дверь в номер. Свет горел и в гостиной, и в комнате Джин. После убийства Тома она боялась спать в темноте.

      – Рудольф? – окликнула она его, когда он проходил мимо ее двери.

      – Да, дорогая, – вздохнул Рудольф. Он так надеялся, что она спит. Он вошел в комнату. Джин сидела в постели и смотрела на него. Автоматически он перевел взгляд на стол в поисках стакана или бутылки. Ни стакана, ни бутылки, и по лицу видно, что она не пила. «Старой она выглядит, – подумал он, – старой. Изможденное лицо, погасшие глаза и кружевная ночная сорочка – такой она должна бы стать через добрых сорок лет».

      – Сколько сейчас времени? – резко спросила она.

      – Четвертый час. Тебе пора спать.

      – Четвертый час? Не кажется ли тебе, что рабочий день консульства в Ницце несколько растянут?

      – Я решил сегодня вечером отдохнуть, – сказал он.

      – От чего?

      – От всего, – ответил он.

      – От меня, – с горечью констатировала она. – Это уже вошло в привычку, правда? Стало образом жизни?

      – Может, мы отложим обсуждение до утра? – спросил он.

      Она потянула носом.

      – От тебя пахнет духами. Это мы тоже обсудим утром?

      – Если угодно, – ответил он и направился к выходу. – Спокойной ночи.

      – Не закрывай дверь! – крикнула она. – Пусть все пути к бегству будут открыты.

      Он не закрыл дверь. Плохо, что он не чувствует к ней жалости.

      Через гостиную он прошел к себе и закрыл за собой дверь. Потом отворил дверь, ведущую из его комнаты в коридор, и вышел. Ему не хотелось объяснять Джин, что он должен повидаться с Гретхен по делу, которое его сестра считает неотложным.

      Номер Гретхен был дальше по коридору. Рудольф шел мимо туфель, выставленных для чистки. Европа того и гляди станет коммунистической, а бедняки по-прежнему каждую ночь с двенадцати до шести чистят чужую обувь.

      Не успел он постучать, как Гретхен тотчас открыла. На ней был светло-голубой махровый халат, почти такого же цвета, как платье Жанны. Маленькое бледное лицо, темные волосы и сильное стройное тело делали ее удивительно похожей на Жанну. Как все в мире одинаково. Эта мысль пришла ему в голову впервые.

      – Входи, – сказала она. – Если бы ты знал, как я беспокоилась! Где ты был?

      – Долго рассказывать, – ответил он. – Может, подождем до утра?

      – Нет, не подождем, – ответила она и, закрыв дверь, тоже потянула носом. – От тебя божественно пахнет, братец, – усмехнулась она. – И вид у тебя такой, будто ты только что переспал с женщиной.

      – Я джентльмен, – сказал Рудольф, стараясь обратить ее слова в шутку. – А джентльмены подобные вещи не обсуждают.

      – А дамы обсуждают, – сказала она.

      «Есть в Гретхен все-таки что-то вульгарное».

      – Хватит об этом, – сказал он. – Я хочу спать. Что у тебя такое важное?

      Гретхен упала