Вечная жизнь. Фредерик Бегбедер

Она живет один день, который вмещает весь цикл: рождение, взрослую жизнь, старость и смерть. И возможно, это самый счастливый вид на планете.

      Я бросил взгляд в окно и провел рукой по волосам – дежурное движение, когда я не знаю, что сказать. Буддизм бабочек-однодневок не вызывал у меня восторга. Солнце быстро спускалось за деревья. Я понял, что пора забрать Роми, поблагодарить любезного генетика (хоть он и не осчастливил меня рецептом спасения жизни) и откланяться. Мою девочку и хорошенькую докторшу, которая ее «пасла», я нашел в холле. В голове мелькнула коварная мыслишка: они прекрасно спелись… что, если… мы могли бы… при случае…

      – Пап, это Леонора. Она фанатка твоей передачи и хочет селфи с тобой!

      – Это самое малое, чем я могу отблагодарить вас, мадемуазель!

      Прелестная Леонора уже достала планшет.

      У нее был маленький подбородок[50]

      À la Шарлотта Лебон[51].

      Клик-клик-клик. Все решилось за долю секунды, пока я позировал рядом с ней. Брюнетка с упрямым лбом только что почистила зубы, ее кожа пахла вишневым гелем для душа, волосы – цветком апельсина, улыбка сияла здоровьем. Вся – высший сорт! Она смотрела мне в глаза, чуть приоткрыв рот, будто хотела сказать: я знаю, чего жду от жизни, и ты можешь стать частью моей программы. Я выдержал ее взгляд – из принципа, и она уступила, отвернулась к окну, в которое «заглядывали» Альпы. Между волосами и шеей, за ухом, были видны три квадратных сантиметра чистой, бархатистой обнаженной кожи, к которой так и тянуло прикоснуться губами… И хорошо бы еще в этом году. Короче говоря, мне тотчас захотелось завести с красавицей ребенка. Мужчине куда легче создать новую жизнь, чем отвадить смерть. Клянусь, я не просто вожделел, но жаждал оплодотворить эту женщину и потом наслаждаться видом ее растущего живота. Я чувствовал себя инопланетянином на стадии репродукции; мне хотелось погрузить щупальце в сладкую плоть человеческой самки. Я только что угодил в ловушку, расставленную моей любимой дочерью и профессором-генетиком. Беседа о ДНК распалила мой детородный орган, и он возомнил себя Виктором Франкенштейном.

      – Роми – просто прелесть, – сказала Леонора, глядя на экран смартфона. – И настоящая спортсменка – чемпионка трапеций и качелей!

      – Папа, мы можем пригласить ее пообедать с нами в La Réserve? Давай…

      – Но я заказал омолаживающий массаж в спа-центре Nescens…

      – Она согласна, я уже спросила! Скажи «да»…

      – Ладно, да будет так, – произнес я с интонацией «короля вестерна» Джона Уэйна[52] (в «Пленнице пустыни» его дублировал Раймон Луайе) и содрогнулся от отвращения к собственному старческому голосу. Никто больше не говорит «да будет так!», а у меня вылетело само собой. Некоторые встречи переводят организм в режим автопилота. Заговор, составленный женщинами ради моего счастья, обернулся новым «покушением».

      Мы купили меренги, взбитые сливки, малину и устроились

50

Строчка из песни «Валентина» Мориса Огюста Шевалье.

51

Эту строчку добавил Бегбедер, заменив Валентину на Шарлотту Лебон (р. 1986) – канадскую актрису и фотомодель.

52

Уэйн, Джон (Мэрион Майкл Моррисон, 1907–1979) – едва ли не самый востребованный голливудский актер эпохи звукового кино. В июне 1999 г. Американский институт киноискусства назвал его 13-м в списке 100 величайших звезд кино за 100 лет.