В дебрях Атласа. Эмилио Сальгари

несколько минут после выстрела, глубоко поразившего если не тосканца, то магната. В дверях, отворенных мадьяром, показался человек. То был сержант Рибо.

      – Адская ночь! – сказал он входя. – Люди стреляются, земля трясется, дверь в карцер настежь. Магнат встал.

      – А это вы, Рибо? – сказал он. – Я вас ждал.

      – А я, граф, не мог дождаться, когда можно будет пойти к вам. Я боялся, что варвар Штейнер переломает вам все ребра. Вахмистр обещал ему бутылку коньяку, если он вас совсем искалечит.

      – А кажется, этот Штейнер себя искалечил, – заметил тосканец.

      – Да, дружище, пустил себе пулю прямо в сердце и вряд ли выживет.

      – Бедняга, – прошептал Михай, – разве он жив?

      – Да, пока, – отвечал сержант, притворяя, как мог, разбитую дверь. – Но я пришел к вам не затем, чтобы говорить об этом человеке, но чтобы извиниться за свою давешнюю грубость. Вахмистр грозил, что посадит в колодки, если я не заставлю вас бегать по-настоящему.

      – Вы хороший человек, Рибо, – сказал магнат. Унтер-офицер грустно улыбнулся.

      – Несчастный я, – сказал он вздыхая. – И я из провинциальных дворян и был, может быть, не беднее вас. Но все у меня прошло между рук, и я поступил в легион, когда мне оставалось только пустить себе пулю в лоб. Но что теперь вспоминать грустное прошлое! Теперь я только сержант Рибо… И баста!

      – И стараетесь спасти несчастных, которых военный трибунал намеревается переправить через Стикс в барке негодяя Харона, – перебил его тосканец.

      – Да, если смогу, – отвечал сержант. Он вопросительно взглянул на магната.

      – Да, Рибо, – сказал мадьяр, – надо дать знать Афзе или ее отцу; я поклялся, что в Алжир не попаду.

      – Что может сделать для вас Афза? Вряд ли ей вызволить вас отсюда.

      – Об этом не заботьтесь, Рибо; мы уйдем, когда захотим.

      – Вы нашли напильник под нарами?

      – Напильник нам ни к чему.

      – А решетка? Вам один только выход – в окно; у дверей двое часовых.

      – Вот мы и вылетим через решетку.

      Сержант пожал плечами, выражая сомнение.

      – Мадьяры колдуны – я это знаю, только это уж слишком, – сказал он наконец.

      – Колдуном был несчастный Штейнер. Но я рассчитываю на вашу честность, что вы не выдадите наш секрет.

      – Понимаю! Этот носорог перед смертью захотел сделать доброе дело… Счастье, что решетки не тронуты и что никто, кроме меня, не зайдет сюда. Неудачная мысль пришла вахмистру выбрать именно меня. Он ведь считает меня людоедом или, по крайней мере, сенегальской скотиной.

      – Он сам скотина, – сказал тосканец. – Я знал это раньше и говорил графу.

      Рибо улыбнулся.

      – Не видывал я такого весельчака, как вы, – обратился он к тосканцу. – Смерть перед ним, а он все смеется.

      – Ах, тысяча жареных скатов! Пока Харон еще не перевез меня через черную речку, я жив и, стало быть, еще имею надежду со временем опорожнить на холмах родной Тосканы несколько бутылок того вина, на которое Арно точит зубы издалека, а достать не может.

      – Просто бес какой-то! Удивительный народ эти итальянцы! – решил сержант.

      Затем,