Городская Ромашка. Ольга Кай

ша домой после трудового дня. Разноцветные зонты плыли над тротуарами, с шелестом проносились автомобили.

      Кольцевая улица не считалась престижным местом для проживания – совсем близко к городской стене, а от центра с его развлечениями – далековато. Но девушка, сидевшая в окне седьмого этажа старого дома на Кольцевой, считала, что ей повезло: между зданиями на другой стороне улицы она видела небо. Чаще всего оно было грязно-серым, но вечерами, когда садилось солнце, небо над городской стеной становилось ярко-алым или огненно-рыжим, и, постепенно темнея, меняло оттенки. Солнце уходило за стену раскаленным докрасна кругом, окрашивая закатными лучами клочья облаков. Только сегодня буйства красок было не дождаться: мутные потоки воды поливали улицу, и рассмотреть что-либо за ними казалось невозможным.

      Створка окна оставалась открытой, шум дождя наполнял темную комнату. Девушка переменила позу, устраиваясь поудобней. Она сидела на подоконнике, глядя поблескивающими глазами сквозь отражение в стекле, и видела, наверное, не только это хмурое небо, а еще что-то, ведомое ей одной.

      Дверь отворилась, полоса света перерезала комнату.

      – Не спишь? – послышалось.

      – Не сплю, – отозвалась девушка.

      – Тогда иди ужинать!

      Кухонька, служившая одновременно и прихожей, и гостиной, обходилась без окон. Здесь горели электрические светильники, постоянно с тех пор, как тетушка Полиана с семейством приехала погостить у племянницы. Постоянно с тех пор, как в городском крематории сгорело тело последнего близкого и любимого человека.

      – Ну-ка, Машка-Ромашка, кушай быстрее, пока не остыло!

      Тетя весело хлопотала на кухне, ее муж и маленький сын устроились на диванчике. Девушка села за стол, взяла ложку.

      Вообще-то ее звали Ромашкой. Странное имя очень ей досаждало, потому что легко рифмовалось с чем угодно, чаще обидным. Отец рассказывал, что имя это означает «прекрасный цветок, подобный солнцу», но отец был романтиком, и, порывшись в библиотеках, Ромашка узнала, что назвали ее в честь какого-то сорняка.

      Новая мода принесла имена, означавшие названия диковинных цветов, растений и животных, которые редко кто видел даже на картинке. Так бывший одноклассник Ромашки, хулиган и забияка, носил имя Рысь. А лучшую подругу девушки звали Дельфиной. Отец рассказывал, что дельфинами называли прекрасных и очень умных морских существ. Тут он не ошибся – девушка нашла картинку с дельфином, показала подруге, и та пришла в восторг, даже распечатала себе. Всем вокруг достались имена красивые не только по звучанию, но и по значению. Ромашка чувствовала бы себя несправедливо обиженной, если б не знала наверняка – имя для нее выбирала бабушка.

      Бабушка Ромашки была почти легендой. Поговаривали, что родилась она не в городе, а на хуторе, да только существовал ли этот таинственный хутор на самом деле – никто толком не знал. Бабушка умерла вскоре после рождения внучки, Ромашка ее совсем не помнила, зато ее сына, своего отца, помнила очень хорошо: невысокий, с добрым лицом и басистым голосом, он был уютным и надежным, и таким непохожим на всех вокруг! Ромашка всегда оставалась папиной дочкой, хотя и сожалела, что природа не наделила ее маминой внешностью.

      Мама была очень красивой: высокая и тоненькая, темноволосая, с большими синими глазами. Она часто болела, и только бабушкино лечение помогало ей надолго. Не стало бабушки – и мама слегла. Денег на лечение не хватало, а надежного друга-врача, чтобы, не считаясь с запретами, помогал маме на дому, так и не нашлось. Только болезни не суждено было забрать ее. Все случилось иначе, разом оставив и Ромашку, и ее старшего брата круглыми сиротами.

      Девушка послушно, ложка за ложкой, вычерпала жидкий суп. Тетушка Полиана, еще молодая и красивая женщина, с крашенными огненно-красными локонами вокруг доброго лица, поставила перед Ромашкой тарелку с картофельным пюре, минуту назад разведенным из порошка, и присела напротив. Девушка знала, что тетя жалеет ее, дурнушку и неудачницу, все еще не пришедшую в себя от постигшего ее горя, и очень удивляется, потому что ни разу за это время не видела, чтобы Ромашка плакала.

      Все слезы девушка выплакала еще тогда, четыре недели назад, в самую страшную ночь – ночь после похорон брата. Сейчас Ромашка знала, что жизнь продолжается, что никакое горе не избавит ее от повседневных забот, которыми она сначала по привычке, а после уже сознательно заполняла свое время. Но только что-то в этой жизни потерялось безвозвратно, а что именно – Ромашка полностью осознала лишь недавно.

      Не было цели, не было смысла жить.

      Изменилось что-то в ней самой. Тогда, четыре недели назад, она впервые, прослушав сводку новостей, поняла, что каждая цифра криминальной статистики – это чья-то жизнь, и каждый день в городе погибают десятки людей: чьи-то матери, дети, братья, мужья…

      Но, хотя Ромашка в последнее время чувствовала себя чужой, не такой, как все, даже особенной, она оставалась во многом похожей на большинство девушек ее возраста, когда зрелые размышления вполне сочетаются с такими, что свойственны скорее