Пусть ярость благородная. Александр Борисович Михайловский

между выстрелами и попаданием. – И, передав командиру секундомер, поручик Борейко широким шагом направился в сторону дальномера.

      – Э, Борис Дмитриевич, – махнул рукой капитан Степанов, – вы не очень там свирепствуйте, может, оно и в самом деле расплывается…

      Тот молча махнув рукой, да так, что было не понять, соглашается поручик с капитаном или наоборот.

      Борейко подошел к дальномеру.

      – Николай Васильевич, а ведь действительно, до этой шельмы дистанцию точно не ухватишь! Ну ладно, братец, не серчай – вот тебе полтинник, выпьешь за наше с капитаном Степановым здоровье. А как там у вас, Николай Васильевич, время засекли?

      – Пятнадцать секунд, Борис Дмитриевич, – ответил капитан Степанов, – у меня получилось четыреста тридцать саженей с секунду… а это почти вдвое от скоростей снарядов наших пушек.

      – Дела-а! – протянул поручик Борейко и тут же спросил: – Николай Васильевич, думаете, сунется к нам Того?

      – Да навряд ли, – вяло пожал плечами капитан Степанов, – вон их головной броненосец уже в открытое море отвернул. Бегут они, Борис Дмитриевич… Меня сейчас другое интересует – кто это там такой дерзкий вцепился им в хвост? Ведь они сейчас и четвертый бронепалубник приговорят – сами же видели, два залпа и на дно; а некоторым и того много было. Считайте, что эскадра Того с сего момента остаётся совершенно без легких крейсеров….

      – Николай Васильевич, – снова спросил Борейко, – вы думаете, это союзники… французы или, может, немцы?

      – Запомните, Борис Дмитриевич, на всю жизнь, – довольно резко ответил Степанов, – Никому мы, русские, не нужны и не интересны, кроме нас самих. Оставьте на этот счет всякие иллюзии легче будет жить. Все хотят с нас только чего-нибудь взять, а вот что-то дать взамен, так извините. Так что для меня несомненно – команда этого корабля русская, или, как минимум, на русской службе. Меня другое волнует – откуда они взялись? Ведь здесь их никто не ждал. Иначе бы нас уж, наверное, предупредили, чтоб сдуру не обстреляли своих. А тут не было ни гроша – и вдруг алтын. Вот, глядите – и четвертая «собачка» тоже утопла, как я вам и говорил, остался Того без легких крейсеров…

      И как раз в этот момент взорвался, разломился пополам и затонул японский трехтрубный броненосный крейсер.

      – Интересно, что это было, Николай Васильевич? Если это самоходная мина, то сколько взрывчатки надо, чтоб вот так, напополам, разломить крейсер? В минном пироксилине, к примеру?

      – Борис Дмитриевич, минный пироксилин не предел мечты, вы о тротиле что-нибудь слышали? А это в четыре раза мощнее. У японцев шимоза, или мелинит – что в три раза мощнее по отношению к пироксилину. На глаз взрыв должен был быть пудов двести пироксилина, или пятьдесят тротила. Но это все теория, Борис Дмитриевич, ни одна мина не пройдет такую дистанцию.

      – Теория?! Вон, глядите, Николай Васильевич, эта ваша теория уже второй крейсер топит непонятным способом. Или вы думаете тут нечистая сила?

      – Свят-свят-свят, Борис Дмитриевич, Бог с вами!

      – Шучу я, Николай