Сахарная вата. Катя Метелица

кепка с козырьком. Она начинает свою роль: «Черт, как не хочется сегодня в школу!..» Рядом с ней – ее сестренка, на ней клетчатые штанцы из той же ткани, кепка с козырьком, зеленая курточка. Она просто стоит – молча, совершенно счастливая, улыбается и держит Тома за руку. Так, вдвоем, они и ходят по сцене. Кроме только одного момента – это когда младшая вдруг выходит вперед и произносит: «Ой, Том, и я, я тоже хочу покрасить! Дай мне немножко покрасить забор, я подарю тебе стручок акации, на нем можно свистеть!» После чего опять отступает Тому за спину и свою реплику: «Да на что мне твой стручок, я умею свистеть с двумя пальцами!» старшая произносит уже в пустоту, воображаемому партнеру.

      Все это делается очень, очень серьезно.

      И зрители, и остальные участники действия, кажется, все понимают.

      В конце сестры много раз, все так же за руки, выходят на поклоны.

      Младшая потом будет рассказывать об этом как о счастливейшем событии своей жизни: «И тогда моя гениальная мама придумала вот что…»

      Женственность

      Мой самый страшный детский сон был такой: вдруг выяснялось, что я родилась не девочкой, а вовсе мальчиком. Тогда я просыпалась и рыдала. Интересно, как толковал бы этот сон дедушка Фрейд с его (абсурдной) теорией зависти к пенису. Гипертрофированная женственность, совершенное довольство собой? Но ведь нет, наоборот – мне хотелось поменять в себе все, от пяток до макушки. Не то чтобы меня чем-то всерьез не устраивала моя макушка – о ней у меня до сих пор довольно смутное представление. Просто хотелось поменять – все.

      Я сутки напролет подыскивала себе имена. (См. ИМЯ, ФАМИЛИЯ.) Например, Агнешка: казалось, мне пошло бы такое имя – Агнешка. Да что Агнешка – после поездки в Палангу я всерьез примеривалась к имени Гирлинда (а было мне, надо сказать, уже лет восемнадцать). Примеряла звучные, чаще всего французские фамилии (завидовала, в частности, девочке из соседнего дома с фамилией Каплан), воображала себя в ореоле белокурых/рыжих/золотистых кудрей, с парой огромных изумрудных/лазурных/ультрафиолетовых очей, на экзотическом острове с пальмами в качестве места проживания. По десять раз на дню пускала лошадь в галоп, летала под куполом и спасала каких-то заложников. Ни одна самая идиотская и банальная мечта не прошла мимо моей праздной головы, только одного я ни за что, никогда, ни даже на-один-денек-попробовать не хотела – быть мальчиком, мужчиной. Это так скучно, мне казалось, так уныло, такая тоска. Они же, казалось, все одинаковые.

      Сборники рассказов я всегда читала так: выбирала по оглавлению те, в которых упоминалось какое-нибудь женское имя, потом – те, в которых, как можно было догадаться, речь шла о чем-то девическом. Потом уже с неохотой просматривала остальные. Примерно с таким же чувством, как доедаешь (не пропадать же добру) самые неинтересные конфеты из коробки – без орехов, без вишни, без цукатов, с непонятно какой начинкой. Я даже вывела теорию: что мужчина – это как бы базовая модель человеческой особи, не случайно во многих языках «человек»